Японские трехстишия хокку или хайку читать. Встречаю двух поэтов: отца и сына

Японские трехстишия хокку для школьников

Японские трехстишия хокку
Японская культура довольно часто причисляется к «закрытым» культурам. Не сразу, не с первого знакомства открываются европейцу своеобразие японской эстетики, непривычное очарование японских
обычаев и красота памятников японского искусства. С одним из проявлений «загадочной японской души» – поэзией хокку – знакомит нас в своем материале лектор-методист Светлана Викторовна Самыкина, г. Самара.

Едва-едва я добрел,
Измученный, до ночлега…
И вдруг — глициний цветы!
Басё
Всего три строчки. Несколько слов. А воображение читателя уже нарисовало картину: усталый путник, который много дней был в пути. Он голоден, измучен, и вот, наконец, ночлег! Но наш герой не спешит войти, потому что вдруг, в одно мгновение, он забыл обо всех невзгодах на свете: он любуется цветами глициний.
Хокку, или хайку. Как вам нравится. Родина — Япония. Дата рождения — Средние века. Открыв один раз сборник хокку, вы навсегда останетесь пленником японской поэзии. В чем же тайна этого необычного жанра?
Из сердцевины пиона
Медленно выползает пчела…
О, с какой неохотой!
Басё
Вот так чутко японец относится к природе, трепетно наслаждается ее красотой, впитывает ее.
Может быть, причину такого отношения надо искать в древней религии японского народа — синтоизме? Синто проповедует: будь благодарен природе. Она бывает безжалостной и суровой, но чаще — щедрой и ласковой. Именно синтоистская вера воспитала в японцах чуткость к природе, умение наслаждаться ее бесконечной переменчивостью. На смену синто пришел буддизм, подобно тому как на Руси христианство вытеснило язычество. Синто и буддизм — разительный контраст. С одной стороны — священное отношение к природе, почитание предков, с другой — сложная восточная философия. Парадоксально, но эти две религии мирно уживаются в Стране восходящего солнца. Современный японец будет любоваться цветущей сакурой, вишней, осенними кленами, полыхающими огнем.
От людских голосов
Пугливо вздрагивают по вечерам
Красавицы вишни.
Исса
В Японии очень любят цветы, причем предпочитают простые, полевые с их робкой и неброской красотой. Около японских домиков часто сажают крошечный огородик или клумбу с цветами. Знаток этой страны, В.Овчинников, пишет, что надо увидеть Японские острова, чтобы понять, почему их жители считают природу мерилом красоты.
Япония — страна зеленых гор и морских заливов, мозаичных рисовых полей, сумрачных вулканических озер, живописных сосен на скалах. Здесь можно увидеть необычное: бамбук, склоненный под тяжестью снега, — вот символ того, что в Японии соседствуют север и юг.
Ритм своей жизни японцы подчиняют событиям в природе. Семейные торжества приурочиваются к цветению сакуры, к осеннему полнолунию. Весна на островах не совсем похожа на нашу, европейскую, с таянием снегов, ледоходами, разливами. Она начинается с буйной вспышки цветения. Розовые соцветия сакуры восхищают японцев не только своим множеством, но и недолговечностью. Лепестки настолько непрочно держатся в соцветиях, что при малейшем дуновении ветерка на землю струится розовый водопад. В такие дни все устремляются за город, в парки. Вслушайтесь, как лирический герой казнит себя за то, что сломал ветку цветущего деревца:
Камнем бросьте в меня.
Ветку цветущей сливы
Я сейчас обломил.
Кикаку
Первый снег — тоже праздник.
В Японии он выпадает не часто. Но когда он идет, в домах становится очень холодно, так как дома японцев — легкие беседки. И все же первый снег — праздник. Открываются окна и, сидя у маленьких жаровен, японец пьет сакэ, любуется снежными хлопьями, которые ложатся на лапы сосен, на кусты в саду.
Первый снег.
Я бы насыпал его на поднос,
Все бы глядел да глядел.
Кикаку
Заполыхали осенней листвой клены — в Японии праздник любования багряной листвой кленов.
О, кленовые листья.
Крылья вы обжигаете
Пролетающим птицам.
Сико
Все хокку — обращение. К кому?
К листьям. Почему именно к кленовым листьям обращается поэт? Он любит их яркие краски: желтые, красные — обжигающие даже крылья птиц. Представим на миг, что поэтическое воззвание было бы обращено к листьям дуба. Тогда родился бы совершенно иной образ — образ стойкости, выносливости, ведь листья дубов до зимних морозов крепко держатся на веточках.
В классическом трехстишии должно быть отражено какое-то время года. Вот Исса заговорил об осени:
Крестьянин в поле.
И дорогу мне указал
Сорванной редькой.
О скоротечности печального зимнего дня Исса скажет:
Клюв свой раскрыв,
Запеть не успел крапивник.
Кончился день.
А здесь вы, без сомнения, вспомните знойное лето:
Дружно слетелись
К спящему комары.
Время обеда.
Исса
Задумайтесь, кого ждет обед. Конечно, комаров. Автор ироничен.
Понаблюдаем, каково строение хокку. Каковы законы этого жанра? Его формула проста: 5 7 5. Что обозначают эти цифры? Мы можем предложить детям исследовать эту проблему, и они непременно обнаружат, что указанные выше цифры обозначают количество слогов в каждой строке. Если внимательно посмотреть сборник хокку, то мы заметим, что не все трехстишия имеют такое четкое построение (5 7 5). Почему? Дети сами ответят на этот вопрос. Дело в том, что мы читали японское хайку в переводе. Переводчик должен донести авторскую мысль и в тоже время сохранить строгую форму. Не всегда это удается, и в этом случае он жертвует формой.
Средства художественной выразительности этот жанр выбирает крайне скупо: мало эпитетов, метафор. Нет рифмы, не соблюдается строгий ритм. Как же автору удается создать образ в немногих словах, скупыми средствами. Оказывается, поэт творит чудо: он будит фантазию самого читателя. Искусство хокку — это умение сказать многое в нескольких строчках. В каком-то смысле каждое трехстишие заканчивается многоточием. Прочитав стихотворение, представляешь себе картину, образ, ПЕРЕживаешь его, ПЕРЕосмысливаешь, додумываешь, творишь. Вот почему мы впервые работаем во втором классе с понятием «художественный образ» на материале японских трехстиший.
Ива склонилась и спит.
И кажется мне, соловей на ветке —
Это ее душа.
Басё
Обсуждаем стихотворение.
Вспомните, какой мы обычно видим иву?
Это дерево с серебристо-зелеными листочками, склоненное у воды, у дороги. Все веточки ивы печально опущены вниз. Недаром в поэзии ива — символ печали, грусти, тоски. Вспомните стихотворение Л. Друскина «Там ива…» (см. учебник В. Свиридовой «Литературное чтение» 1 класс) или Басё:
Все волнения, всю печаль
Своего смятенного сердца
Гибкой иве отдай.
Печаль, тоска — это не твой путь, говорит нам поэт, отдай этот груз иве, ведь она вся — олицетворение грусти.
Что вы можете сказать о соловье?
Эта птичка невзрачная, серенькая, но как поет!
Почему же соловей — это душа печальной ивы?
По-видимому, мы узнали о мыслях, о мечтах, о надеждах деревца из песни соловья. Он и поведал нам о ее душе, загадочной и красивой.
На ваш взгляд, соловей поет или молчит?
На этот вопрос (как это часто бывает на уроке литературы) может быть несколько правильных ответов, ведь у каждого родился свой образ. Одни скажут, что соловей, конечно, поет, а иначе как бы мы узнали о душе ивы? Другие посчитают, что соловей молчит, ведь стоит ночь, и все в мире спит. Каждый читатель увидит свою картину, создаст свой образ.
Японское искусство красноречиво на языке недомолвок. Недосказанность, или югэн, это один из его принципов. Красота — в глубине вещей. Сумей ее заметить, а для этого нужен тонкий вкус. Японцы не любят симметрии. Если ваза на столе будет стоять посередине, ее автоматически сдвинут на край стола. Почему? Симметрия как законченность, как завершенность, как повторение неинтересна. Так, например, посуда на японском столе (сервиз) будет обязательно с разным рисунком, разного цвета.
Часто в финале хокку появляется многоточие. Это не случайность, а традиция, принцип японского искусства. Для жителя Страны восходящего солнца важна и близка мысль: мир вечно изменяется, поэтому и в искусстве не может быть завершенности, не может быть вершины — точки равновесия и покоя. У японцев есть даже крылатая фраза: «Пустые места на свитке исполнены большего смысла, чем начертала на нем кисть».
Наивысшее проявление понятия «югэн» — философский сад. Это поэма из камня и песка. Американские туристы видят в нем «теннисный корт» — прямоугольник, засыпанный белым гравием, где в беспорядке разбросаны камни. О чем думает японец, всматриваясь в эти камни? В.Овчинников пишет, что словами философский смысл сада камней не передать, для японца это выражение мира в его бесконечной изменчивости.
Но вернемся к литературе. На непревзойденную высоту поднял жанр великий японский поэт Мацуо Басё. Его стихи знает наизусть каждый японец.
Басё родился в семье небогатого самурая в провинции Ига, которую называют колыбелью старой японской культуры. Это необыкновенно красивые места. Родные поэта были образованными людьми, и сам Басё уже в детстве начал писать стихи. Необычен его жизненный путь. Он принял постриг, но настоящим монахом не стал. Басё поселился в маленьком домике у города Эдо. Эта хижина воспета в его стихах.
В ХИЖИНЕ, КРЫТОЙ ТРОСТНИКОМ
Как стонет от ветра банан,
Как падают капли в кадку,
Я слышу всю ночь напролет.
В 1682 году случилось несчастье — сгорела хижина Басё. И он начал многолетнее странствие по Японии. Росла его слава, появилось множество учеников по всей Японии. Басё был мудрым учителем, он не просто передавал секреты своего мастерства, он поощрял тех, кто искал свой путь. Истинный стиль хокку родился в спорах. Это были споры людей, воистину преданных своему делу. Бонте, Керай, Рансэцу, Сико — ученики знаменитого мастера. Каждый из них обладал своим почерком, подчас весьма отличным от почерка учителя.
Басё ходил по дорогам Японии, неся поэзию людям. В его стихах — крестьяне, рыбаки, сборщики чая, весь быт Японии с ее базарами, харчевнями на дорогах…
Бросил на миг
Обмолачивать рис крестьянин,
Глядит на луну.
Во время одного из своих путешествий Басё умер. Перед смертью он создал «Предсмертную песню»:
В пути я занемог,
И все бежит, кружит мой сон
По выжженным лугам.
Еще одно знаменитое имя — Кобаяси Исса. Часто его голос печален:
Наша жизнь — росинка.
Пусть лишь капелька росы
Наша жизнь — и все же…
Это стихотворение написано на смерть его маленькой дочки. Буддизм учит не переживать из-за ухода близких, ведь жизнь — росинка… Но прислушайтесь к голосу поэта, сколько неизбывного горя в этом «и все же…»
Исса писал не только на высокие философские темы. Собственная жизнь, судьба отразилась в творчестве поэта. Исса родился в 1763 году в крестьянской семье. Отец мечтал о том, чтобы сын стал преуспевающим торговцем. Для этого он отправляет его учиться в город. Но Исса стал поэтом и, подобно собратьям по поэтическому цеху, ходил по селениям, зарабатывал на жизнь сочинением хайку. В 50 лет Исса женился. Любимая жена, 5 детей. Счастье было быстротечным. Исса теряет всех близких.
Может быть, поэтому он грустит даже в солнечную пору цветения:
Печальный мир!
Даже когда расцветают вишни…
Даже тогда…
Верно, в прежней жизни
Ты сестрой моей была,
Грустная кукушка…
Он женится еще два раза, и единственный ребенок, продолживший его род, родится уже после смерти поэта в 1827 году.
Исса нашел свой путь в поэзии. Если Басе познавал мир, проникая в его сокровенные глубины, отыскивая связи между отдельными явлениями, то Исса в своих стихах стремился запечатлеть точно и полно окружающую его действительность и собственные ощущения.
Снова весна.
Приходит новая глупость
Старой на смену.
Прохладный ветер,
Пригнувшись к земле, изловчился
Достать и меня.
Тсс… Хоть на миг
Замолчите, сверчки луговые.
Начинается дождь.
Исса делает предметом поэзии все то, что старательно избегали упоминать в стихах его предшественники. Он соединяет низкое и высокое, утверждая, что каждая малость, каждая тварь в этом мире должна цениться наравне с человеком.
Жемчужиной светлой
Новый год засиял и для этой
Маленькой вошки.
Кровельщик.
Зад ему обвевает
Весенний ветер.
Интерес к творчеству Иссы в Японии велик и сегодня. Жив и горячо любим сам жанр хокку. До сих пор в середине января устраивается традиционное поэтическое состязание. Десятки тысяч стихотворений на заданную тему поступают на этот конкурс. Такой чемпионат проводится ежегодно с четырнадцатого века.
Наши соотечественники на интернетовских сайтах создают свои, русские хокку. Подчас это совершенно изумительные образы, например, осени:
Новая осень
Открыла сезон свой
Токкатой дождя.
И серых дождей
Длинные пальцы соткут
Долгую осень…
И «русские» хокку заставляют читателя домысливать, строить образ, вслушиваться в многоточие. Подчас это озорные, ироничные строки. Когда российская сборная проиграла на чемпионате по футболу, в Интернете появилось такое хокку:
Даже в футболе
Надо чего-то уметь.
Жалко, не знали…
Встречаются и «дамские» хайку:
Дальше некуда
Укорачивать юбку:
Кончились ноги.
Забыла, кто я.
Мы так давно не ругались.
Напомни, милый.
А вот более серьезные:
Спрячу надежно
Боль и обиды свои.
Сверкну улыбкой.
Не говори ничего.
Просто будь рядом.
Просто люби.
Подчас «русские» хокку перекликаются с известными сюжетами, мотивами:
Сарай не горит.
Тихо конь спит в конюшне.
Что бабе делать?
Перекличку с Некрасовым вы, конечно же, уловили.
Потеряла лицо Таня-тян,
Плачет о мяче, укатившемся в пруд.
Возьми себя в руки, дочь самурая.
Энеке и Бэнеке лакомились суши.
Чем бы дитя не тешилось, лишь бы
Не пило сакэ.
И всегда строки хокку — это путь к собственному творчеству читателя, то есть к лично твоему внутреннему решению темы, тебе предложенной. Стихотворение кончается, и вот тут начинается поэтическое постижение темы.

——————————————

Данная статья является частью группы пособий из цикла «Тематическое планирование к учебникам В.Ю. Свиридовой и Н.А. Чураковой «Литературное чтение» 1-4 класс.»

Японское лирическое стихотворение хокку (хайку) отличается предельной краткостью и своеобразной поэтикой. Народ любит и охотно создает короткие песни - сжатые поэтические формулы, где нет ни одного лишнего слова. Из народной поэзии эти песни переходят в литературную, продолжают развиваться в ней и дают начало новым поэтическим формам. Так родились в Японии национальные стихотворные формы: пятистишие - танка и трехстишие - хокку.

Танка (буквально "короткая песня") была первоначально народной песней и уже в седьмом-восьмом веках, на заре японской истории, становится законодательницей литературной поэзии, оттеснив на задний план, а потом и совершенно вытеснив так называемые длинные стихи "нагаута" (представленные в знаменитой поэтической антологии восьмого века Манъёсю). Эпические и лирические песни разнообразной длины сохранились только в фольклоре. Хокку отделилось от танки много столетий спустя, в эпоху расцвета городской культуры "третьего сословия". Исторически оно является первой строфой танки и получило от нее богатое наследство поэтических образов.

Древняя танка и более молодое хокку имеют многовековую историю, в которой периоды расцвета чередовались с периодами упадка. Не один раз эти формы находились на грани исчезновения, но выдержали испытание временем и продолжают жить и развиваться еще и в наши дни. Такой пример долголетия не является единственным в своем роде. Греческая эпиграмма не исчезла даже после гибели эллинской культуры, а была принята на вооружение римскими поэтами и поныне сохранилась в мировой поэзии. Таджикско-персидский поэт Омар Хайям создал замечательные четверостишия (рубай) еще в одиннадцатом - двенадцатом веках, но и в нашу эпоху народные певцы в Таджикистане слагают рубаи, вкладывая в них новые идеи и образы.

Очевидно, краткие стихотворные формы - насущная потребность поэзии. Такие стихи можно сочинить быстро, под влиянием непосредственного чувства. Можно афористически, сжато выразить в них свою мысль так, чтобы она запоминалась и переходила из уст в уста. Их легко использовать для похвалы или, наоборот, язвительной насмешки. Интересно отметить попутно, что стремление к лаконизму, любовь к малым формам вообще присущи японскому национальному искусству, хотя оно великолепно умеет создавать и монументальные образы.

Потеснить танку и на время вырвать у нее первенство смогло только хокку, еще более короткое и лаконичное стихотворение, зародившееся в среде простых горожан, которым были чужды традиции старой поэзии. Именно хокку стало носителем нового идейного содержания и лучше всего сумело откликнуться на запросы растущего "третьего сословия". Хокку - лирическое стихотворение. Оно изображает жизнь природы и жизнь человека в их слитном, нерасторжимом единстве на фоне круговорота времен года.

Японская поэзия является силлабической, ритмика ее основана на чередовании определенного количества слогов. Рифмы нет, но звуковая и ритмическая организация трехстишия - предмет большой заботы японских поэтов.

Хокку обладает устойчивым метром. В каждом стихе определенное количество слогов: пять в первом, семь во втором и пять в третьем - всего семнадцать слогов. Это не исключает поэтической вольности, особенно у таких смелых поэтов-новаторов, каким был Мацуо Басе (1644-1694). Он иногда не считался с метром, стремясь достигнуть наибольшей поэтической выразительности.

Размеры хокку так малы, что по сравнению с ним европейский сонет кажется монументальным. Оно вмещает в себе считанное количество слов, и тем не менее емкость его относительно велика. Искусство писать хокку - это прежде всего умение сказать многое в немногих словах. Краткость роднит хокку с народными пословицами. Некоторые трехстишия получили хождение в народной речи на правах пословиц, как, например, стихотворение поэта Басе:

Слово скажу -
Леденеют губы.
Осенний вихрь!

Как пословица оно означает, что "осторожность иногда заставляет промолчать".

Но чаще всего хокку резко отличается от пословицы по своим жанровым признакам. Это не назидательное изречение, короткая притча или меткая острота, а поэтическая картина, набросанная одним-двумя штрихами. Задача поэта - заразить читателя лирическим волнением, разбудить его воображение, и для этого не обязательно рисовать картину во всех ее деталях.

Чехов писал в одном из своих писем брату Александру: "...у тебя получится лунная ночь, если ты напишешь, что на мельничной плотине яркой звездочкой мелькало стеклышко от разбитой бутылки и покатилась шаром черная тень собаки или волка..." Такой способ изображения требует от читателя максимальной активности, втягивает его в творческий процесс, дает толчок его мысли. Сборник хокку нельзя "пробегать глазами", листая страницу за страницей. Если читатель будет пассивным и недостаточно внимательным, он не воспримет импульса, посланного ему поэтом. Японская портика учитывает встречную работу мысли читателя. Так удар смычка и ответное дрожание струны вместе рождают музыку.

Хокку миниатюрно по своим размерам, но это не умаляет того поэтического или философского смысла, который может придать ему поэт, не ограничивает масштаб его мысли. Однако дать многостороннее изображение и пространно, до конца развить свою мысль в пределах хокку поэт, конечно, не может. В каждом явлении он ищет лишь его кульминационный пункт. Некоторые поэты, и в первую очередь Исса, поэзия которого наиболее полно отражала народное мировоззрение, любовно изображали малое, слабое, утверждая за ним право на жизнь. Когда Исса заступается за светлячка, муху, лягушку, нетрудно понять, что тем самым он встает на защиту маленького, обездоленного человека, которого мог стереть с лица земли его господин - феодал.

Таким образом, стихи поэта наполняются социальным звучанием.

Вот выплыла луна,
И каждый мелкий кустик
На праздник приглашен,

Говорит Исса, и мы узнаем в этих словах мечту о равенстве людей.

Отдавая предпочтение малому, хокку иногда рисовало и картину большого масштаба:

Бушует морской простор!
Далеко, до острова Садо,
Стелется Млечный Путь.

Это стихотворение Басе - своего рода смотровая щель. Прильнув к ней глазом, мы увидим большое пространство. Перед нами откроется Японское море в ветреную, но ясную осеннюю ночь: блеск звезд, белые буруны, а вдали, па краю неба, черный силуэт острова Садо.

Или возьмем другое стихотворение Басе:

На высокой насыпи - сосны,
А меж ними вишни сквозят, и дворец
В глубине цветущих деревьев...

В трех строчках - три плана перспективы.

Хокку сродни искусству живописи. Они нередко писались на сюжеты картин и, в свою очередь, вдохновляли художников; подчас они превращались в компонент картины в виде каллиграфически выполненной надписи на ней. Иногда поэты прибегали к способам изображения, родственным искусству живописи. Таково, например, трехстишие Бусона:

Цветы сурепки вокруг.
На западе гаснет солнце.
Луна на востоке встает.

Широкие поля покрыты желтыми цветами сурепки, они кажутся особенно яркими в лучах заката. С огненным шаром заходящего солнца контрастирует восходящая на востоке бледная луна. Поэт не рассказывает нам подробно, какой при этом создается эффект освещения, какие краски на его палитре. Он только предлагает по-новому взглянуть на ту картину, которую каждый видел, может быть, десятки раз... Группировка и выбор живописных деталей - вот в чем основная задача поэта. В колчане у него всего две-три стрелы: ни одна не должна пролететь мимо.

Эта лаконичная манера иногда очень напоминает обобщенный способ изображения, которым пользовались мастера цветной гравюры укиёэ. Разные виды искусства - хокку и цветная гравюра - отмечены чертами общего стиля эпохи городской культуры в Японии семнадцатого - восемнадцатого веков, и это роднит их между собою.

Льет весенний дождь!
По пути беседуют
Зонтик и мино.

Это трехстишие Бусона - жанровая сцена в духе гравюры укиёэ. Двое прохожих беседуют на улице под сеткой весеннего дождя. На одном соломенный плащ - мино, другой прикрывается большим бумажным зонтом. Вот и все! Но в стихотворении чувствуется дыхание весны, в нем есть тонкий юмор, близкий к гротеску. Часто поэт создает не зрительные, а звуковые образы. Вой ветра, стрекот цикад, крики фазана, пенье соловья и жаворонка, голос кукушки - каждый звук исполнен особого смысла, рождает определенные настроения и чувства.

В лесу звучит целый оркестр. Жаворонок ведет мелодию флейты, резкие крики фазана - ударный инструмент.

Жаворонок поет.
Звонким ударом в чаще
Вторит ему фазан.

Японский поэт не развертывает перед читателем всей панорамы возможных представлений и ассоциаций, возникающих в связи с данным предметом или явлением. Он только будит мысль читателя, дает ей определенное направление.

На голой ветке
Ворон сидит одиноко.
Осенний вечер.

Стихотворение похоже на монохромный рисунок тушью. Ничего лишнего, все предельно просто. При помощи нескольких умело выбранных деталей создана картина поздней осени, Чувствуется отсутствие ветра, природа словно замерла в грустной неподвижности. Поэтический образ, казалось бы, чуть намечен, но обладает большой емкостью и, завораживая, уводит за собой. Кажется, что смотришь в воды реки, дно которой очень глубоко. И в то же время он предельно конкретен. Поэт изобразил реальный пейзаж возле своей хижины и через него - свое душевное состояние. Не об одиночестве ворона говорит он, а о своем собственном.

Воображению читателя оставлен большой простор. Вместе с поэтом он может испытать чувство печали, навеянное осенней природой, или разделить с ним тоску, рожденную глубоко личными переживаниями. Не мудрено, что за века своего существования старинные хокку обросли слоями комментариев. Чем богаче подтекст, тем выше поэтическое мастерство хокку. Оно скорее подсказывает, чем показывает. Намек, подсказ, недоговоренность становятся дополнительными средствами поэтической выразительности. Тоскуя об умершем ребенке, поэт Исса сказал:

Наша жизнь - росинка.
Пусть лишь капелька росы
Наша жизнь - и все же...

Роса - обычная метафора бренности жизни, так же как вспышка молнии, пена на воде или быстро опадающие цветы вишни.

Буддизм учит, что жизнь человека кратка и эфемерна, а потому не имеет особой ценности. Но отцу нелегко смириться с потерей любимого ребенка. Исса говорит "и все же..." и кладет кисть. Но само его молчание становится красноречивей слов. Вполне понятно, что в хокку есть недоговоренность. Стихотворение состоит всего из трех стихов. Каждый стих очень короток в противоположность гекзаметру греческой эпиграммы. Пятисложное слово уже занимает целый стих: например, хототогису - кукушка, киригирису - сверчок. Чаще всего в стихе два значащих слова, не считая формальных элементов и восклицательных частиц. Все лишнее отжимается, отсеивается; не остается ничего, что служит только для украшения. Даже грамматика в хокку особая: грамматических форм немного, и каждая несет на себе предельную нагрузку, иногда совмещая несколько значений. Средства поэтической речи отбираются крайне скупо: хокку избегает эпитета или метафоры, если может без них обойтись. Иногда все хокку целиком - развернутая метафора, но ее прямое значение обычно скрыто в подтексте.

Из сердцевины пиона
Медленно выползает пчела...
О, с какой неохотой!

Басе сложил это стихотворение, расставаясь с гостеприимным домом своего друга.

Было бы, однако, ошибкой в каждом хокку искать подобный двойной смысл. Чаще всего хокку - конкретное изображение реального мира, не требующее и не допускающее никакого другого толкования. Поэзия хокку была новаторским искусством. Если с течением времени танка, отдалившись от народных истоков, стала излюбленной формой аристократической поэзии, то хокку стало достоянием простого люда: купцов, ремесленников, крестьян, монахов, нищих... Оно принесло с собой простонародные выражения и жаргонные слова. Оно вводит в поэзию естественные, разговорные интонации. Местом действия в хокку стали не сады и дворцы аристократической столицы, а бедные улицы города, рисовые поля, большие дороги, лавки, харчевни, постоялые дворы... "Идеальный", освобожденный от всего грубого пейзаж - так рисовала природу старая классическая поэзия. В хокку поэзия вновь обрела Зрение. Человек в хокку не статичен, он дан в движении: вот уличный разносчик бредет сквозь снежный вихрь, а вот работник вертит мельницу-крупорушку. Та пропасть, которая уже в десятом веке легла между литературной поэзией и народной песней, стала менее широкой. Ворон, долбящий носом улитку на рисовом поле,- образ этот встречается и в хокку, и в народной песне.

Канонические образы старых танок уже не могли вызвать того непосредственного чувства изумления перед красотой живого мира, которое хотели выразить поэты "третьего сословия". Нужны были новые образы, новые краски. Поэты, так долго опиравшиеся только на одну литературную традицию, обращаются теперь к жизни, к реальному окружающему их миру. Старые парадные декорации убраны. Хокку учит искать скрытую красоту в простом, незаметном, повседневном. Прекрасны не только прославленные, много раз воспетые цветы вишен, но и скромные, незаметные на первый взгляд цветы сурепки, пастушьей сумки, стебелек дикой спаржи...

Внимательно вглядись!
Цветы пастушьей сумки
Увидишь под плетнем.

Хокку учит ценить и скромную красоту простых людей. Вот жанровая картинка, созданная Басе:

Азалии в грубом горшке,
А рядом крошит сухую треску
Женщина в их тени.

Это, наверно, хозяйка или служанка где-нибудь в бедной харчевне. Обстановка самая убогая, но тем ярче, тем неожиданней выделяются красота цветка и красота женщины. В другом стихотворении Басе лицо рыбака на рассвете напоминает цветущий мак, и оба они одинаково хороши. Красота может поражать, как удар молнии:

Едва-едва я добрел,
Измученный, до ночлега...
И вдруг - глициний цветы!

Красота может быть глубоко скрыта. В стихах хокку мы находим новое, социальное переосмысление этой истины - утверждение красоты в незаметном, обыденном, и прежде всего в простом человеке из народа. Именно таков смысл стихотворения порта Кикаку:

Вишни в весеннем цвету
Не на далеких вершинах гор -
Только в долинах у нас.

Верные жизненной правде, поэты не могли не видеть трагических контрастов в феодальной Японии. Они чувствовали разлад между красотой природы и условиями жизни простого человека. Об этом разладе говорит хокку Басе:

Рядом с цветущим вьюнком
Отдыхает в страду молотильщик.
Как он печален, наш мир!

И, как вздох, вырывается у Исса:

Печальный мир!
Даже когда расцветают вишни...
Даже тогда...

В хокку нашли отзвук антифеодальные настроения горожан. Увидев самурая на празднике цветущей вишни, Кёрай говорит:

Как же это, друзья?
Человек глядит на вишни в цвету,
А на поясе длинный меч!

Народный поэт, крестьянин по происхождению, Исса спрашивает детей:

Красная луна!
Кто владеет ею, дети?
Дайте мне ответ!

И детям придется задуматься над тем, что луна на небе, конечно, ничья и в то же время общая, потому что красота ее принадлежит всем людям.

Некоторые особенности хокку можно понять, только познакомившись с его историей. С течением времени танка (пятистишие) стала четко делиться на две строфы: трехстишие и двустишие. Случалось, что один поэт слагал первую строфу, второй - последующую. Позднее, в двенадцатом веке, появились стихи-цепи, состоящие из чередующихся трехстиший и двустиший. Эта форма получила название "рэнга" (буквально "нанизанные строфы"); первое трехстишие называлось "начальной строфой", по-японски "хокку". Стихотворение рэнга не имело тематического единства, но его мотивы и образы чаще всего были связаны с описанием природы, причем с обязательным указанием на время года. Рэнга достигла наивысшего расцвета в четырнадцатом веке. Для нее были разработаны точные границы времен года и четко определена сезонность того или иного явления природы. Появились даже стандартные "сезонные слова", которые условно обозначали всегда один и тот же сезон года и в стихотворениях, описывающих иное время года, уже не употреблялись. Довольно было, например, упомянуть слово "дымка", и каждый понимал, что речь идет о туманной поре ранней весны. Число таких сезонных слов достигало трех-четырех тысяч. Так, слова и сочетания слов: цветы сливы, соловей, паутинка, цветы вишен и персиков, жаворонок, бабочка, вскапывание поля мотыгой и другие - указывали на то, что действие происходит весной. Лето обозначалось словами: ливень, кукушка, высадка рисовой рассады, цветущая павлония, пион, прополка риса, жара, прохлада, полуденный отдых, полог от москитов, светлячки и прочие. На осень указывали слова: луна, звезды, роса, крик цикад, уборка урожая, праздник Бон, красные листья клена, цветущий кустарник хаги, хризантемы. Зимние слова - это моросящий дождь, снег, иней, лед, холод, теплая одежда на вате, очаг, жаровня, конец года.

"Долгий день" означал весенний день, потому что он кажется особенно длинным после коротких зимних дней. "Луна" - осеннее слово, потому что осенью воздух особенно прозрачен и луна сияет ярче, чем в другое время года. Иногда время года для ясности все же называлось: "весенний ветер", "осенний ветер", "летняя луна", "зимнее солнце" и так далее.

Начальная строфа (хокку) часто бывала лучшей строфой в составе рэнги. Начали появляться отдельные сборники образцовых хокку. Эта форма стала новой популярной разновидностью литературной поэзии, унаследовав многие особенности рэнги: строгую приуроченность к определенному времени года и сезонные слова. От шуточной рэнги (популярная в среде горожан разновидность рэнги; в ней встречались приемы пародии, игра слов, просторечия) хокку заимствовало ее широкий словарь, каламбуры, простоту тона. Но долгое время оно не отличалось еще особой идейной глубиной и художественной выразительностью.

Трехстишие прочно утвердилось в японской поэзии и обрело подлинную емкость во второй половине семнадцатого века. На непревзойденную художественную высоту поднял его великий поэт Японии Мацуо Басе, создатель не только поэзии хокку, но и целой эстетической школы японской поэтики. Стихи Басе и ныне, по прошествии трех веков, знает наизусть каждый культурный японец. О них создана огромная исследовательская литература, свидетельствующая о самом пристальном внимании народа к творчеству своего национального поэта.

Басе совершил переворот в поэзии хокку. Он вдохнул в нее жизненную правду, очистив от поверхностного комизма и штукарства шуточной рэнги. Сезонные слова, которые были в рэнге формальным, безжизненным приемом, стали у него поэтическими образами, полными глубокого значения. Лирика Басе раскрывает перед нами мир его поэтической души, его чувства и переживания, но в стихах его нет камерности и замкнутости. У лирического героя поэзии Басе есть конкретные приметы. Это поэт и философ, влюбленный в природу родной страны, и в то же время - бедняк из предместья большого города. И он неотделим от своей эпохи и народа. В каждом маленьком хокку Басе чувствуется дыхание огромного мира. Это искры большого костра. Для понимания поэзии Басе необходимо знакомство с его эпохой. Лучший период его творчества приходится на годы Гэнроку (конец семнадцатого столетия). Период Гэнроку считается "золотым веком" японской литературы. В это время Басе создавал свою поэзию, замечательный романист Ихара Сайкаку писал свои повести, а драматург Тикамацу Мондзаэмон - пьесы. Все эти писатели в той или иной мере были выразителями идей и чувств "третьего сословия". Творчество их реалистично, полнокровно и отличается удивительной конкретностью. Они изображают жизнь своего времени в ее красочных подробностях, но не опускаются до бытовщины.

Годы Гэнроку были, в общем, благоприятны для литературного творчества. К этому времени японский феодализм вступил в последнюю фазу своего развития. После кровавых междоусобиц, раздиравших Японию в средние века, наступило относительное умиротворение. Династия Токугава (1603-1868) объединила страну и установила в ней строгий порядок. Отношения между сословиями были точнейшим образом регламентированы. На верхней ступени феодальной лестницы находилось воинское сословие: крупные феодалы - князья и мелкие феодалы - самураи. Торговцы официально были политически бесправны, но на самом деле представляли собой большую силу ввиду роста товарно-денежных отношений, и нередко князья, занимая у ростовщиков деньги, попадали к ним в зависимость. Богатые купцы соперничали в роскоши с феодалами.

Большие торговые города - Эдо (Токио), Осака, Киото стали центрами культуры. Высокого развития достигли ремесла. Изобретение печатания с деревянной доски (ксилография) удешевило книгу, в ней появилось множество иллюстраций, получил распространение и такой демократический вид искусства, как цветная гравюра. Книги и гравюры могли теперь покупать даже небогатые люди. Политика правительства способствовала росту просвещения. Для молодых самураев было учреждено много школ, в которых главным образом изучались китайская философия, история, литература. Образованные выходцы из воинского сословия пополняли ряды городской интеллигенции. Многие из них поставили свои таланты на службу "третьему сословию". К литературе начали приобщаться и простые люди: купцы, ремесленники, иногда даже крестьяне. Это была внешняя сторона эпохи. Но была у нее и своя темная изнанка.

"Умиротворение" феодальной Японии было куплено дорогой ценой. В первой половине семнадцатого столетия Япония была "закрыта" для иностранцев, и культурные связи с внешним миром почти прекратились. Крестьянство буквально задыхалось в тисках беспощадного феодального гнета и нередко поднимало рогожные знамена в знак восстания, несмотря на жесточайшие карательные меры со стороны правительства. Была введена система полицейского надзора и сыска, стеснительная для всех сословий. В "веселых кварталах" больших городов сыпалось дождем серебро и золото, а на проезжих дорогах разбойничали голодные люди; повсюду бродили толпы нищих. Многие родители были вынуждены бросать на произвол судьбы своих маленьких детей, которых они не могли прокормить.

Басе не раз был свидетелем подобных страшных картин. Поэтический арсенал того времени изобиловал множеством условных литературных мотивов. Из китайской классической поэзии пришел мотив осенней грусти, навеянной криком обезьян в лесу. Басе обращается к поэтам, призывая их спуститься с заоблачных высот поэзии и взглянуть в глаза правде жизни:

Грустите вы, слушая крик обезьян.
А знаете ли, как плачет ребенок,
Покинутый на осеннем ветру?

Басе хорошо знал жизнь простых людей Японии. Сын мелкого самурая, учителя каллиграфии, он с детства стал товарищем игр княжеского сына - большого любителя поэзии. Басе сам начал писать стихи. После ранней смерти своего молодого господина он ушел в город и принял постриг, освободившись тем самым от службы своему феодалу. Однако Басе не стал настоящим монахом. Он жил в маленьком домике в бедном предместье Фукагава, близ города Эдо. Хижина эта со всем окружающим ее скромным пейзажем - банановыми деревьями и маленьким прудом во дворе - описана в его стихах. У Басе была возлюбленная. Ее памяти он посвятил лаконичную элегию:

О, не думай, что ты из тех,
Кто следа не оставил в мире!
Поминовения день...

Басе шел трудным путем творческих исканий. Его ранние стихи написаны еще в традиционной манере. В поисках нового творческого метода Басе внимательно изучает творчество китайских классических поэтов Ли Бо и Ду Фу, обращается к философии китайского мыслителя Чжуан-цзы и к учению буддийской секты Дзэн, стремясь придать своей поэзии философскую глубину.

В основу созданной им поэтики Басе положил эстетический принцип "саби". Слово это не поддается буквальному переводу. Его первоначальное значение - "печаль одиночества". Саби, как особая концепция красоты, определило собой весь стиль японского искусства в средние века. Красота, согласно этому принципу, должна была выражать сложное содержание в простых, строгих формах, располагавших к созерцанию. Покой, притушенность красок, элегическая грусть, гармония, достигнутая скупыми средствами, - таково искусство саби, звавшее к сосредоточенной созерцательности, к отрешению от повседневной суеты.

Творческий принцип саби не позволял изобразить живую красоту мира во всей ее полноте. Такой большой художник, как Басе, должен был неизбежно это почувствовать. Поиски скрытой сущности каждого отдельного явления становились однообразно утомительными. Кроме того, философская лирика природы, согласно принципу саби, отводила человеку роль только пассивного созерцателя.

В последние годы жизни Басе провозгласил новый ведущий принцип поэтики - "каруми" (легкость). Он сказал своим ученикам: "Отныне я стремлюсь к стихам, которые были бы мелки, как река Сунагава (Песчаная река)". Слова поэта не следует понимать слишком буквально, скорее в них звучит вызов подражателям, которые, слепо следуя готовым образцам, стали во множестве сочинять стихи с претензией на глубокомыслие. Поздние стихи Басе отнюдь не мелки, они отличаются высокой простотой, потому что говорят о простых человеческих делах и чувствах. Стихи становятся легкими, прозрачными, текучими. В них сквозит тонкий, добрый юмор, теплое сочувствие к людям много видевшего, много испытавшего человека. Великий поэт-гуманист не мог замкнуться в условном мире возвышенной поэзии природы. Вот картинка из крестьянского быта:

Примостился мальчик
На седле, а лошадь ждет.
Собирают редьку.

А вот в городе готовятся к новогоднему празднику:

Обметают копоть.
Для себя на этот раз
Плотник полку ладит.

В подтексте этих стихотворений - сочувственная улыбка, а не насмешка, как это бывало у других поэтов. Басе не разрешает себе никакого гротеска, искажающего образ.

Басе шел по дорогам Японии, как посол самой поэзии, зажигая в людях любовь к ней и приобщая их к подлинному искусству. Он умел найти и пробудить творческий дар даже в профессиональном нищем. Басе проникал иногда в самую глубь гор, где "никто не подберет с земли упавший плод дикого каштана", но, ценя уединение, все же никогда не был отшельником. В странствиях своих он не бежал от людей, а сближался с ними. Длинной чередой проходят в его стихах крестьяне за полевыми работами, погонщики лошадей, рыбаки, сборщицы чайных листьев. Басе запечатлел их чуткую любовь к красоте. Крестьянин разгибает на миг свою спину, чтобы полюбоваться полной луной или послушать столь любимый в Японии крик кукушки. Образы природы в поэзии Басе очень часто имеют второй план, иносказательно говоря о человеке и его жизни. Алый стручок перца, зеленая скорлупка каштана осенью, дерево сливы зимою - символы непобедимости человеческого духа. Осьминог в ловушке, спящая цикада на листке, унесенная потоком воды,- в этих образах поэт выразил свое чувство непрочности бытия, свои размышления о трагизме человеческой судьбы. По мере того как росла слава Басе, к нему стали стекаться ученики всех званий. Басе передавал им свое учение о поэзии. Из его школы вышли такие замечательные поэты, как Бон-тё, Кёрай, Кикаку, Дзёсо, усвоившие новый поэтический стиль (стиль Басе).

В 1682 году хижина Басе сгорела во время большого пожара. С этого времени он начал свои многолетние странствия по стране, мысль о которых зародилась у него уже давно. Следуя поэтической традиции Китая и Японии, Басе посещает места, прославленные своей красотой, знакомится с жизнью японского народа. Поэт оставил несколько лирических путевых дневников. Во время одного из своих путешествий Басе умер. Перед своей кончиной он создал "Предсмертную песню":

В пути я заболел,
И все бежит, кружит мой сон
Но выжженным лугам.

Поэзия Басе отличается возвышенным строем чувств и в то же время удивительной простотой и жизненной правдой. Для него не было низменных вещей. Бедность, тяжелый труд, быт Японии с ее базарами, харчевнями на дорогах и нищими - все это отразилось в его стихах. Но мир для него остается прекрасным. В любом нищем, может быть, таится мудрец. Поэт смотрит на мир влюбленными глазами, но красота мира предстает перед его взглядом подернутой печалью. Поэзия была для Басе не игрой, не забавой, не средством пропитания, как для многих современных ему поэтов, но высоким призванием всей его жизни. Он говорил, что поэзия возвышает и облагораживает человека. Среди учеников Басе были самые разные поэтические индивидуальности. Кикаку, эдоский горожанин, беспечный гуляка, воспевал улицы и богатые торговые лавки своего родного города:

С треском шелка разрывают
В лавке Этигоя...
Летнее время настало!

К школе Басе принадлежали поэты Бонтё, Дзёсо, обладавшие каждый своим особым творческим почерком, и многие другие. Кёрай из Нагасаки составил вместе с Бонтё знаменитую антологию хокку "Соломенный плащ обезьяны" ("Сару-мино"). Она была издана в 1690 году. В начале восемнадцатого века поэтический жанр хокку пришел в упадок. Новую жизнь в него вдохнул Бусон, замечательный поэт и художник-пейзажист. При жизни поэт был почти неизвестен, стихи его стали популярными лишь в девятнадцатом веке. Поэзия Бусона романтична. Часто в трех строках стихотворения он умел рассказать целую новеллу. Так, в стихах "Смена одежды с наступлением лета" он пишет:

Скрылись от господского меча...
О, как рады юные супруги
Легким платьем зимнее сменить!

Согласно феодальным порядкам, господин мог покарать своих слуг смертью за "греховную любовь". Но влюбленным удалось бежать. Сезонные слова "смена теплой одежды" хорошо передают радостное чувство освобождения на пороге новой жизни. В стихах Бусона оживает мир сказок и легенд:

Юным вельможей
Оборотилась лисица...
Весенний ветер.

Туманный вечер весной. Тускло светит луна сквозь дымку, цветут вишни, и в полумгле среди людей появляются сказочные существа. Бусон рисует только контуры картины, но перед читателем встает романтический образ красавца юноши в старинном придворном наряде. Нередко Бусон воскрешал в поэзии образы старины:

Зал для заморских гостей
Тушью благоухает...
Белые сливы в цвету.

Это хокку уводит нас в глубь истории, в восьмой век. Для приема "заморских гостей" тогда строились особые здания. Можно вообразить поэтический турнир в прекрасном старинном павильоне. Приехавшие из Китая гости пишут благоухающей тушью китайские стихи, а японские поэты соревнуются с ними па своем родном языке. Перед глазами читателя как будто развертывается свиток с древней картиной.

Бусон - поэт широкого диапазона. Он охотно рисует необычное: кита в морской дали, замок на горе, разбойника на повороте большой дороги, но он также умеет тепло нарисовать картинку детского интимного мирка. Вот трехстишие "На празднике кукол":

Коротконосая кукла...
Верно, в детстве мама ее
Мало за нос тянула!

Но помимо "литературных стихов", богатых реминисценциями, намеками на старину, романтическими образами, Бусон умел самыми простыми средствами создавать стихи изумительной лирической силы:

Они прошли, дни весны,
Когда звучали далекие
Соловьиные голоса.

Исса, наиболее народный и демократичный из всех поэтов феодальной Японии, создавал свои стихи в конце восемнадцатого - начале девятнадцатого века, на заре нового времени. Исса был выходцем из деревни. Большую часть своей жизни он провел среди городской бедноты, но сохранил любовь к родным местам и крестьянскому труду, от которого он был оторван:

Всем сердцем я чту,
Отдыхая в полдневный жар,
Людей на полях.

В таких словах выразил Исса и свое благоговейное отношение к работе крестьянина, и стыд за свое вынужденное безделье. Биография Исса трагична. Всю жизнь он боролся с нищетой. Его любимый ребенок умер. Поэт рассказал о своей судьбе в стихах, полных щемящей душевной боли, но в них пробивается также струя народного юмора. Исса был человеком большого сердца: его поэзия говорит о любви к людям, и не только к людям, но и ко всем маленьким существам, беспомощным и обиженным. Наблюдая потешный бой между лягушками, он восклицает:

Эй, не уступай,
Тощая лягушка!
Исса за тебя.

Но по временам поэт умел быть резким и беспощадным: ему претила всякая несправедливость, и он создавал едкие, колючие эпиграммы. Исса был последним крупным поэтом феодальной Японии. Хокку потеряли свое значение на многие десятилетия. Возрождение этой формы в конце девятнадцатого века относится уже к истории поэзии нового времени. Поэт Масаока Сики (1867-1902), написавший много интересных работ по истории и теории хокку (или по его, ныне принятой в Японии, терминологии- хайку), и его талантливые ученики Такахама Кёси и Кавахигаси Хэкигодо возродили искусство хокку на новой, реалистической основе.

Старинные хокку не всегда понятны без комментариев даже японскому читателю, хорошо знакомому с природой и бытом своей родной страны. Краткость и недоговоренность лежат в самой основе поэтики хокку. Надо, однако, помнить, что японское трехстишие обязательно требует от читателя работы воображения, участия в творческом труде поэта. В этом главная особенность хокку. Все растолковать до конца - значит не только погрешить против японской поэзии, но и лишить читателя большой радости вырастить цветы из горсти семян, щедро рассыпанных японскими поэтами.

Японские хокку (трёхстишия)

Путешествие в страну восходящего солнца.

Цель урока : познакомить с жанром хокку,

с поэтами- представителями этого жанра,

уметь определять тему и идею трёхстишья,

воспитывать любовь и уважение к культуре

разных народов.

Название Японии. (Нихон - ни-солнце, хон-корень, основа) . «Путь гор» - таково одно из толкований древнего имени этой страны - Ямато. Действительно, Япония - это, прежде всего, страна гор. Но страна огнедышащих гор больше известна как Страна восходящего солнца.

Сами жители записывают имя родины двумя иероглифами. Именно здесь рождается новый день. Именно отсюда начинает светило свой каждодневный путь.

Весь мир давно признал: у японцев существует культ красоты. Когда-то предки современных японцев верили, что любой элемент природы имеет душу и является божеством. Именно поэтому многие праздники и символы Японии связаны с природой.

Символом японского императорского дома являются большие хризантемы огику . Им посвящен осенний Праздник Хризантем.

Этот цветок изображен на гербе страны, на монетах и ордене Хризантемы - высшей награде Японии.

Символом японца является бамбук . Склонившийся под тяжестью снега бамбук символизирует выносливого и гибкого японца, который противостоит невзгодам и приспосабливается к самым неожиданным трудностям.

С конца марта японцы с нетерпением ждут, когда зацветет японская вишня - сакура. Японцы любуются сакурой уже много веков, собираясь в ее пышных бело-розовых садах. Эта традиция называется ханами. Цветение сакуры в Японии считается символом обновления , потому что лепестки не знают увядания: свежими они опадают на землю.

Осенью в Японии проходят также праздник любования луной и праздник любования кленовыми листьями.

Каждый образованный человек в Японии должен уметь красиво, каллиграфически, писать и владеть мастерством стихосложения. Одним из самых распространенных жанров японской поэзии является хайку (хокку), появившийся в ХVІІ - ХVІІІ вв.

Хокку (или хайку) - лирическое стихотворение, форма японской поэзии.

Хокку состоит из трех стихов: первый и последний стих хокку - пятисложные, а второй стих хокку - семисложный. Всего в хокку 17 слогов .

Содержание хокку.

Это лирическое стихотворение, отличающееся предельной краткостью и своеобразной поэтикой. Оно изображает жизнь природы и жизнь человека на фоне круговорота времен года. Многие хокку строятся на приеме, который называется со-сложением : имеются два объекта, и хокку представляет динамику их отношений.

Пример №1.

Старый пруд.

Лягушка прыгает.

Всплеск воды.

Тема - философский взгляд на природу;

Два объекта - пруд и лягушка.

В японском языке существует выражение " цивилизация сосновой иглы ". Оно обозначает способность наслаждаться красотой одной хвоинки. Как в капельке росы отражается солнце, так и в одном цветке, в одной ветке отражается природа.

Мастера японской поэзии были лаконичны . Они призывали: всматривайтесь в привычное - увидите неожиданное, всматривайтесь в некрасивое - увидите прекрасное, всматривайтесь в простое - увидите сложное, всматривайтесь в частицы - увидите целое, всматривайтесь в малое - увидите великое!

Авторы хокку ставили перед собой задачу не описать, а передать свое настроение, переживание в данный момент времени.

В хокку есть недосказанность , намек, недоговоренность. Авторы надеются, что читатели поймут и оценят и изображение реального мира, не требующее никакого другого толкования, и подтекст.

Основные черты хокку:

1. Лаконичность (3 строки);

2. Внимание к деталям;

3. Недосказанность, подтекст.

Басё — философ, поэт, влюбленный в природу. Он жил в конце XVII столетия. Его жизненный путь необычен.

Сын мелкого самурая, учителя каллиграфии, Мацуо Басё с детских лет был товарищем в играх княжеского сына. После ранней смерти своего молодого господина Мацуо ушел в город, принял постриг, освободившись этим от службы своему феодалу. Однако монахом не стал, жил в скромном домике в бедном предместье Фукагава, близ города Эдо. Хижина эта со скромным пейзажем описывается поэтом. Он изучает творчество китайских поэтов. Вскоре к нему начинают стекаться многочисленные ученики, которым Басё передает свое учение о поэзии. После того как сгорела его хижина, он начинает многолетние странствия, во время которых и умирает.

Его поэзия, по свидетельству исследователей его творчества, была для поэта не забавой или игрой, а высоким призванием его жизни. Он читал, что она облагораживает и возвышает человека.

Пример №2.

Гляжу - опавший лист Опять взлетел на ветку: То бабочка была. Жанр данного стихотворения - хокку (трехстишье);

Тема -

Образы - лист - бабочка ;

Состояние - опавший - взлетел (смерть - жизнь);

Недосказанность (подтекст): Может быть, глядя на бабочку поэт мечтает о вечной жизни и возможности возрождения.

Пример №3.

Ночная тишина.

Лишь за картиной на стене

Звенит -звенит сверчок.

Жанр данного стихотворения - хокку (трехстишье);

Тема - философское восприятие природы;

Образы: ночь -сверчок;

Состояние: тишина - звон

Недосказанность (подтекст): ночью поэт не спит, что-то его тревожит. Интересно: переживания приятные или не очень?

Еще один известный японский поэт - Исса Кобаяси (1763 - 1827)

Сын крестьянина, Исса рано лишился матери. Новый брак отца не принес счастья никому. На фоне неблагоприятной обстановки в семье в возрасте 13 лет Исса уехал в Эдо (нынешний Токио) на заработки. В возрасте 25 лет он начал изучать поэзию.

Жизнь поэта была трагична. Всю жизнь он боролся с нищетой. Его любимый ребенок умер. Поэт рассказал о своей судьбе в стихах, полных щемящей боли.

Его поэзия говорит о любви к людям, и не только к людям, но и ко всем маленьким существам, беспомощным и обиженным.

Исса был последним крупным поэтом феодальной Японии. Он оставил после себя около 20000 хокку.

Пример № 3.

Наша жизнь - росинка.

Пусть лишь капелька росы

Наша жизнь - и все же ...

Жанр - хокку (трехстишье);

Тема - философская (смысл жизни);

Образы - жизнь - росинка;

Состояние выражено через частицы - пусть, все же;

Идея - жизнь каждого человека коротка по сравнению с вечностью, однако и ее прожить стоит достойно. Надо добавить, что стихотворение было написано в тоске об умершем ребенке.

Пример № 4.

Тихо, тихо ползи

Улитка по склону Фудзи,

Вверх , до самых высот!

Жанр - хокку (трехстишье);

Тема - философская (через наблюдение за природой);

Образы - улитка - священная гора Фудзи;

Состояние: тихо ползет вверх;

Идея: смысл жизни в медленном и трудном приближении к истине.

Что вы узнали о японцах и Японии?

Как вы поняли, что такое хокку?

Сколько в нём слогов?

Назовите его основные черты?

Каких поэтов Японии вы узнали?

Попробуйте сами сочинить хокку. Не бойтесь, не сомневайтесь в себе. Посмотрите вокруг и творите.

Может быть вам поможет совет Ильи Эренбурга:

“Почти каждый образованный японец сочинил в жизни несколько хокку. Конечно, из этого не следует, что в Японии миллионы поэтов… часто это только дань обычаю; но даже машинальные жесты накладывают на человека свой отпечаток. Можно от скуки напиться, можно почитать детективный роман, можно написать хокку… автор если и не возвысился, его сочиняя, то, во всяком случае, не принизил при этом своего человеческого образа”.

Домашнее задание

Прочитайте и проанализируйте хокку (2-3 по выбору)

Мацуо Басё, Кобаяси Исса

Народ любит и охотно создаёт короткие песни - сжатые поэтические формулы, где нет ни одного лишнего слова. Из народной поэзии эти песни переходят в литературную, продолжают развиваться в ней и дают начало новым поэтическим формам.

Так родились в Японии национальные стихотворные формы: пятистишие - танка и трехстишие - хокку .

Хокку (хайку) - лирическое стихотворение, отличается предельной краткостью и своеобразной поэтикой. Оно изображает жизнь природы и жизнь человека на фоне круговорота времён года.

Японская поэззия является силлабической, т.е. ритмика её основана на чередовании определённого количества слогов. Рифмы нет: звуковая и ритмическая организация трехстишия - предмет большой заботы японских поэтов.

Хокку обладает устойчивым метром. В каждом стихе определённое количество слогов: пять в первом, семь во втором и пять в третьем - всего семнадцать слогов. Это не исключает поэтической вольности, особенно у таких смелых поэтов-новаторов, каким был Мацуо Басё (1644-1694). Он иногда не считался с метром, стремясь достигуть наибольшей поэтической выразительности.

Размеры хокку так малы, что по сравнению с ним европейский сонет кажется большой поэмой. Оно вмещает в себя считанное количество слов, и тем не менее ёмкость его относительно велика. Искусство писать хокку - это прежде всего умение сказать многое в немногих словах.

Краткость роднит хокку с народными пословицами. Некоторые трехстишия получили хождение в народной речи на правах пословиц, как, например, стихотворение Басё:

Слово скажу -
Леденеют губы.
Осенний вихрь!

Как пословица оно означает, что "осторожность иногда заставляет промолчать".

Но чаще всего хокку отличается от пословицы по своим жанровым признакам. Это не назидательное изречение, короткая притча или меткая острота, а поэтическая картина, набросанная одним-двумя штрихами. Задача поэта - заразить читателя лирическим волнением, разбудить его воображение, и для этого не обязательно рисовать картину во всех её деталях.

Чехов писал в одном из своих писем к брату Александру: "... у тебя получится лунная ночь, если ты напишешь, что на мельничной плотине яркой звёздочкой мелькало стёклышко от разбитой бутылки и покатилась шаром черная тень собаки или волка..."

Такой способ изображения требует от читателя максимальной активности, втягивает его в творческий процесс, даёт толчок его мысли. Сборник хокку нельзя "пробегать глазами", листая страницу за страницей. Если читатель будет пассивным и недостаточно внимательным, он не воспримет импульса, посланного ему поэтом. Японская поэтика учитывает встречную работу мысли читателя. Так удар смычка и ответное дрожание струны вместе рождают музыку.

Хокку невелико по своим размерам, но это не умаляет того поэтического или философского смысла, который способен придать ему поэт, не ограничивает масштаб его мысли. Однако дать многосторонее изображение и пространно, до конца развить свою мысль в пределах хокку поэт, конечно, не может. В каждом явлении он ищет лишь его кульминационный пункт.

Отдавая предпочтение малому, хокку иногда рисовало и картину большого масштаба:

Бушует морской простор!
Далеко, до острова Садо,
Стелется Млечный Путь.

Это стихотворение Басё - своего рода смотровая щель. Прильнув к ней глазом, мы увидим большое пространство. Перед нами откроется Японское море в ветреную, но ясную осенню ночь: блеск звёзд, белые буруны, а вдали, на краю неба, черный силуэт острова Садо.

Или возьмем другое стихотворение Басё:

На высокой насыпи - сосны,
А меж ними вишни сквозят, и дворец
В глубине цветущих деревьев...

В трёх строчках - три плана перспективы.

Хокку сродни искусству живописи. Они нередко писались на сюжеты картин и, в свою очередь, вдохновляли художников; подчас они превращались в компонент картины в виде каллиграфически выполненной надписи на ней. Иногда поэты прибегали к способам изображения, родственным искусству живописи. Таково, например, трёхстишие Бусона:

Цветы сурепки вокруг.
На западе гаснет солнце.
Луна на востоке встаёт.

Широкие поля покрыты желтыми цветами сурепки, они кажутся особенно яркими в лучах заката. С огненным шаром заходящего солнца контрастирует восходящая на востоке бледная луна. Поэт не рассказывает нам подробно, какой при этом создается эффект освещения, какие краски на его палитре. Он только предлагает по-новому взглянуть на ту картину, которую каждый видел, может быть, десятки раз... Группировка и выбор живописных деталей - вот в чем основная задача поэта. В колчане у него всего две-три стрелы: ни одна не должна пролететь мимо.

Часто поэт создаёт не зрительные, а звуковые образы. Вой ветра, стрёкот цикад, крики фазана, пение соловья и жаворонка, голос кукушки - каждый звук исполнен особого смысла, рождает определённые настроения и чувства.

Жаворонок поёт,
Звонким ударом в чаще
Вторит ему фазан

Японский поэт не развёртывает перед читателем всей панорамы возможных представлений и ассоциаций, возникающих в связи с данным предметом или явлением. Он только будит мысль читателя, даёт ей определённое направление.

На голой ветке
Ворон сидит одиноко.
Осенний вечер.

(Басё)

Стихотворение похоже на монохромный рисунок тушью. Ничего лишнего, всё предельно просто. При помощи нескольких умело выбранных деталей создана картина поздней осени. Чувствуется отсутствие ветра, природа словно замерла в грустной неподвижности. Поэтический образ, казалось бы, чуть намечен, но обладает большой ёмкостью и, завораживая, уводит за собой. Кажется, что смотришь в воды реки, дно которой очень глубоко. И в то же время он предельно конкретен. Поэт изобразил реальный пейзаж возле хижины и через него - своё душевное состояние. Не об одиночестве ворона говорит он, а о своём собственном.

Немудрено, что за века своего существования старинные хокку обросли слоями комментариев. Чем богаче подтекст, тем выше поэтическое мастерство хокку. Оно, скорее, показывает, чем подсказывает. Намёк, подсказ, недоговорённость становятся дополнительными средствами поэтической выразительности. Тоскуя об умершем ребёнке, поэт Исса сказал:

Наша жизнь - росинка
Пусть лишь капелька росы
Наша жизнь - и всё же...

Роса - обычная метафора бренности жизни, так же как вспышка молнии, пена на воде или быстро опадающие цветы вишни. Буддизм учит, что жизнь человека кратка и эфемерна, а потому не имеет особой ценности. Но отцу нелегко смириться с потерей любимого ребёнка. Исса говорит "и всё же..." и кладёт кисть. Но само его молчание становится красноречивей слов.

Вполне понятно, что в хокку есть недоговорённость. Стихотворение состоит всего из трёх стихов. Каждый стих очень короток. Чаще всего в стихе два значащих слова, не считая формальных элементов и восклицательных частиц. Всё лишнее отжимается, отсеивается; не остается ничего, что служит только для украшения. Даже грамматика в хокку особая: грамматических форм немного, и каждая несёт на себе предельную нагрузку, иногда совмещая несколько значений. Средства поэтической речи отбираются крайне скупо: хокку избегает эпитета или метафоры, если может без них обойтись.

Иногда всё хокку целиком - развёрнутая метафора, но её прямое значение обычно скрыто в подтексте.

Из сердцевины пиона
Медленно выползает пчела...
О, с какой неохотой!

Басё сложил это стихотворение, расставаясь с гостеприимным домом своего друга.

Было бы, однако, ошибкой в каждом хокку искать подобный двойной смысл. Чаще всего хокку - конкретное изображение реального мира, не требующее и не допускающее никакого другого толкования.

"Идеальный", освобождённый от всего грубого пейзаж - так рисовала природу старая классическая поэзия. В хокку поэзия вновь обрела зрение. Человек в хокку не статичен, он дан в движении: вот уличный разносчик бредёт сквозь снежный вихрь, а вот работник вертит мельницу-крупорушку. Та пропасть, которая уже в десятом веке легла между литературной поэзией и народной песней, стала менее широкой. Ворон, долбящий носом улитку на рисовом поле, - образ этот встречается и в хокку, и в народной песне.

Хокку учит искать потаённую красоту в простом, незаметном, повседневном. Прекрасны не только прославленные, много раз воспетые цветы вишен, но и скромные, незаметные на первый взгляд цветы сурепки, пастушьей сумки.

Внимательно вглядись!
Цветы пастушьей сумки
Увидишь под плетнём.

(Басё)

В другом стихотворении Басё лицо рыбака на рссвете напоминает цветущий мак, и оба они одинаково хороши. Красота может поражать, как удар молнии:

Едва-едва я добрёл,
Измученный, до ночлега...
И вдруг - глициний цветы!

(Басё)

Красота может быть глубоко скрыта. Ощущение прекрасного в природе и в жизни человека сродни внезапному постижению истины, извечного начала, которое, согласно буддийскому учению, незримо присутствует во всех явлениях бытия. В хокку мы находим новое переосмысление этой истины - утверждение красоты в незаметном, обыденном:

Пугают их, гонят с полей!
Вспорхнут воробьи и спрячутся
Под защитой чайных кустов.

(Басё)

Дрожат у коня на хвосте
Весенние паутинки...
Харчевня в полуденный час.

(Идзэн)

Некоторые особенности хокку можно понять, только познакомившись с его историей.

С течением времени танка (пятистишие) стала чётко делиться на две строфы: трёхстишие и двустишие. Случалось, что один поэт слагал первую строфу, второй - последующую. Позднее, в двенадцатом веке, появились стихи-цепи, состоящие из чередующихся трёхстиший и двустиший. Эта форма получила название "рэнга" (буквально "нанизанные строфы"); первое трёхстишие называлось "начальной строфой", по-японски "хокку". Стихотворение рэнга не имело тематического единства, но его мотивы и образы чаще всего были связаны с описанием природы, причём с обязательным указанием на время года.

Рэнга достигла наивысшего расцвета в пятнадцатом веке. Для неё были разработаны точные границы времён года и чётко определена сезонность того или иного явления природы. Появились даже стандартные "сезонные слова", которые условно обозначали всегда один и тот же сезон года и в стихотворениях, описывающих иное время года, уже не употреблялись.

Начальная строфа (хокку) часто бывала лучшей строфой в составе рэнги. Так стали появляться отдельные сборники образцовых хокку.

Трёхстишие прочно утвердилось в японской поэзии и обрело подлинную ёмкость во второй половине семнадцатого века. На непревзойдённую художественную высоту поднял его великий поэт Японии Мацуо Басё , создатель не только поэзии хокку, но и целой эстетической школы японской поэтики. Стихи Басё и ныне, по прошествии трёх веков, знает наизусть каждый культурный японец. О них создана огромная исследовательская литература.

У лирического героя поэзии Басё есть конкретные приметы. Это поэт и философ, влюблённый в природу родной страны, и в то же время - бедняк из предместья большого города. И он неотделим от своей эпохи и народа. В каждом маленьком хокку Басё чувствуется дыхание огромного мира.

Басё родился в замковом городе Уэно провинции Ига в семье небогатого самурая Мацуо Ёдзаэмона. Он был третьим ребёнком в семье. Басё - литературный псевдоним, но он вытеснил из памяти потомков все прочие имена и прозвища поэта.

Провинция Ига была расположена в самой колыбели старой японской культуры, в центре главного острова - Хонсю. Многие места на родине Басё известны своей красотой, а народная память сохранила там в изобилии песни, легенды и старинные обычаи. Басё любил свою родину и нередко на склоне лет посещал её.

Ворон-скиталец, взгляни!
Где гнездо твоё старое?
Всюду сливы в цвету.

Всё, что когда-то казалось привычным, вдруг преображается, как старое дерево весною. Радость узнавания, внезапное постижение красоты, такой знакомой, что её уже не замечаешь, - одна из самых значительных тем в стихах Басё.

Родные поэта были людьми образованными, что предполагало в первую очередь знание китайских классиков. И отец, и старший брат кормились тем, что преподавали каллиграфию.

С детства товарищ княжеского сына - большого любителя поэзии, Басё сам начал писать стихи. После ранней смерти своего молодого господина он ушёл в город и принял постриг, освободившись тем самым от службы своему феодалу. Однако Басё не стал настоящим монахом. Он жил в маленьком домике в бедном предместье Фукагава, близ города Эдо. Хижина эта со всем окружающим её скромным пейзажем - банановыми деревьями и маленьким прудом во дворе - описана в его стихах. У Басё была возлюбленная. Её памяти он посвятил лаконичную элегию:

О, не думай, что ты из тех,
Кто следа не оставил в мире!
Поминовения день...

Басё шёл по дорогам Японии, как посол самой поэзии, зажигая в людях любовь к ней и приобщая их к подлинному искусству. Он умел найти и пробудить творческий дар даже в профессиональном нищем. Басё проникал иногда в самую глубь гор, где "никто не подберёт с земли упавший плод дикого каштана", но, ценя уединение, всё же никогда не был отшельником. В странствиях своих он не бежал от людей, а сближался с ними. Длинной чередой проходят в его стихах крестьяне за полевыми работами, погонщики лошадей, рыбаки, сборщицы чайных листьев.

Примостился мальчик
На седле, а лошадь ждёт.
Собирают редьку.

В 1682 году хижина Басё сгорела во время большого пожара. С этого времени он начал свои многолетние странствия по стране, мысль о которых зародилась у него уже давно. Следуя давней литературной традиции Китая и Японии, Басё посещает места, прославленные в стихах старинных поэтов, всматривается в повседневную жизнь во всех её подробностях.

Во время одного из своих путешествий Басё умер. Перед своей кончиной он создал "Предсмертную песню":

В пути я занемог,
И всё бежит, кружит мой сон
По выжженным лугам.

Поэзия Басё отличается возвышенным строем чувств и в то же время удивительной простотой и жизненной правдой. Для него не было низменных вещей. Бедность, тяжёлый труд, быт Японии с её базарами, харчевнями на дорогах и нищими - всё это отразилось в его стихах. Но мир для него остаётся прекрасным. В любом нищем, может быть, таится мудрец.

Поэзия была для Басё не игрой, не забавой, не средством пропитания, как для многих современных ему стихотворцев, но призванием всей его жизни. Он говорил, что поэзия возвышает и облагораживает человека.

По мере того, как росла слава Басё, к нему стали стекаться ученики всех званий, где бы он не жил, где бы ни останавливался в своих странствиях. К концу жизни у него было множество учеников по всей Японии. Но школа Басё не была просто школой мастера и смиренно внимающих ему учеников, обычной для того времени. Напротив, Басё, сам находившийся в непрерывном духовном движении, поощрял приходивших к нему на поиски собственного пути. Сёфу (стиль Басё), или истинный стиль в поэзии хокку, рождался в спорах. Это споры людей, преданных своему высокому ремеслу. Вот почему из школы Басё вышло столько талатливых поэтов. Бонтё, Кёрай, Дзёсо, Рансэцу, Сико и другие - их имена не теряются в мощном свете поэзии Басё. Каждый обладал своим почерком, подчас весьма отличным от почерка учителя. Таков один из первых его учеников, его старинный друг Такараи Кикаку, образованнейший эдосский житель, беспечный гуляка, воспевший улицы и богатые торговые лавки родного города, изысканный, тонкий поэт природы.

В 1691 году Мукаи Кёрай и Нодзава Бонтё составили антологию "Соломенный плащ обезьяны" ("Сарумино"), выдающийся памятник поэзии "истинного стиля".

Кёрай, Хаттори Тохо, Сико, Кёрику донесли до нас в своих книгах мысли учителя об искусстве.

Воздействие творчества Басё, его идей, самой его личности на последующую японскую поэзию было огромно. Можно сказать, оно было решающим. И хотя в начале восемнадцатого века искусство хокку пришло в кпадок, уже в середине этого века появился поэт очень большого таланта, давший ему новую жизнь, - Ёса Бусон. Он был одинаково одарён как поэт и как художник. (Замечательны его иллюстрации к путевому дневнику Басё "По тропинкам севера" .) Его стихи при жизни были почти неизвестны, их оценили лишь в девятнадцатом веке, а настоящее понимание пришло к поэзии Бусона только в нашем столетии.

Поэзия Бусона романтична. Часто в трёх строках стихотворения он умел рассказать целую новеллу. Так, в стихах "Смена одежды с наступлением лета" он пишет:

Cкрылись от господского меча...
О, как рады юные супруги
Лёгким платьем зимнее сменить.

Согласно феодальным порядкам, господин мог покарать своих слуг смертью за "греховную любовь". Но влюбленным удалось бежать. Сезонные слова "смена теплой одежды" передают радостное чувство освобождения на пороге новой жизни.

В стихах Буссона оживает мир сказок и легенд:

Юным вельможей
Оборотилась лисица...
Весенний вечер.

Туманный вечер весной. Тускло светит луна сквозь дымку, цветут вишни, и в полумгле среди людей появляются сказочные существа. Бусон рисует только контуры картины, но перед читателем встаёт романтический образ красавца юноши в старинном придворном наряде.

Нередко Бусон воскрешал в поэзии образы старины:

Зал для заморских гостей
Тушью благоухает...
Белые сливы в цвету.

Это хокку уводит нас в глубь истории, в восьмой век. Для приема "заморских гостей" тогда строились особые здания. Можно вообразить поэтический турнир в прекрасном старинном павильоне. Приехавшие из Китая гости пишут благоухающей тушью китайские стихи, а японские поэты соревнуются с ними в стихах на своём родном языке. Перед глазами читателя как будто развёртывается свиток с древней картиной.

Буссон умел самыми простыми средствами создавать стихи большой лирической силы:

Они прошли, дни весны,
Когда звучали далёкие
Соловьиные голоса.

Кобаяси Исса создавал свои стихи в конце восемнадцатого - начале девятнадцатого веков, на заре нового времени. Он был выходцем из деревни. Большую часть своей жизни он провёл среди городской бедноты, но сохранил любовь к родным местам и крестьянскому труду, от которого он был оторван:

Всем сердцем я чту,
Отдыхая в полдневный жар,
Людей на полях.

Биография этого выдающегося мастера трагична. Всю жизнь он боролся с нищетой. Его любимый ребёнок умер. Поэт рассказал о своей судьбе в стихах, полных щемящей боли, но в них пробивается также струя народного юмора. Его поэзия говорит о любви к людям, и не только к людям, но и ко всем маленьким существам, беспомощным и обиженным. Наблюдая потешный бой между лягушками, он восклицает:

Эй, не уступай,
Тощая лягушка!
Исса за тебя.

Но по временам поэт умел быть резким и беспощадным: ему претила всякая несправедливость, и он создавал едкие, колючие эпиграммы.

Исса был последним крупным поэтом феодальной Японии. Хокку потеряли своё значение на многие десятилетия. Возрождение этой формы в конце девятнадцатого века относится уже к истории поэзии нового времени.

Басё считается Первым Великим Мастером Хокку. Согласно Басё, процесс написания стихотворения начинается с проникновения поэта во "внутреннюю жизнь", в "душу" предмета или явления, с последующей передачей этого "внутреннего состояния" в простой и немногословной форме трехстишья. Такое умение Басё связывал с принципом-состоянием "саби" ("печаль одиночества", или "просветленное одиночество"), что позволяет видеть "внутреннюю красоту", выраженную в простых, даже скупых формах. Это прежде всего означало особый тип всей жизни - Басё жил скромно и уединенно, не имел почти никакой собственности (хотя был неплохого происхождения), много странствовал. Кроме хокку и рэнга, он оставил после себя несколько поэтических дневников.

В день высокого прилива *Рукава землею запачканы.
"Ловцы улиток" весь день по полям
Бродят, бродят без роздыха.
Весной собирают чайный листВсе листья сорвали сборщицы...
Откуда им знать, что для чайных кустов
Они - словно ветер осени!Ответ ученику *А я - человек простой!
Только вьюнок расцветает,
Ем свой утренний рис. В хижине, крытой тростникомКак стонет от ветра банан,
Как падают капли в кадку,
Я слышу всю ночь напролет.Покидая родинуОблачная гряда
Легла меж друзьями... Простились
Перелетные гуси навек.Грущу, одинокий, в хижине, похоронив своего друга-монаха ДокканНекого больше манить!
Как будто навеки замер,
Не шелохнется ковыль. *

Роща на склоне горы.
Как будто гора перехвачена
Поясом для меча.

Майских дождей пора.
Словно море светится огоньками
Фонари ночных сторожей.

Иней его укрыл,
Стелет постель ему ветер.
Брошенное дитя.

Что глупей темноты!
Хотел светлячка поймать я -
и напоролся на шип.

Сегодня "травой забвенья"
Хочу я приправить мой рис,
Старый год провожая.

В небе такая луна,
Словно дерево спилено под корень:
Белеется свежий срез.

Желтый лист плывет.
У какого берега, цикада,
Вдруг проснешься ты?

Все выбелил утренний снег.
Одна примета для взора -
Стрелки лука в саду.

Как разлилась река!
Цапля бредет на коротких ножках
По колено в воде.

Тихая лунная ночь...
Слышно, как в глубине каштана
Ядрышко гложет червяк.

На голой ветке
Ворон сидит одиноко.
Осенний вечер.

Во тьме безлунной ночи
Лисица стелется по земле,
Крадется к спелой дыне.

Кишат в морской траве
Прозрачные мальки... Поймаешь -
Растают без следа.

Ива склонилась и спит.
И кажется мне, соловей на ветке
Это ее душа.

Топ-топ - лошадка моя.
Вижу себя на картине -
В просторе летних лугов.

Перевелись поэты.
Стихи в память поэта СямпуК тебе на могилу принес
Не лотоса гордые листья -
Пучок полевой травы.В доме Кавано сёха стояли в надтреснутой вазе стебли цветущей дыни, рядом лежала цитра без струн,капли воды сочились и, падая на цитру, заставляли ее звучать *Стебли цветущей дыни.
Падают, падают капли со звоном.
Или это - "цветы забвенья"?

В тесной хибарке моей
Озарила все четыре угла
Луна, заглянув в окно.

Недолгий отдых в гостеприимном домеЗдесь я в море брошу наконец
Бурями истрепанную шляпу,
Рваные сандалии мои.

Послышится вдруг "шорх-шорх".
В душе тоска шевельнется...
Бамбук в морозную ночь.

На чужбинеТоненький язычок огня, -
Застыло масло в светильнике.
Проснешься... Какая грусть!

Ворон-скиталец, взгляни!
Где гнездо твое старое?
Всюду сливы в цвету.

Встречный житель гор
Рта не разомкнул. До подбородка
Достает ему трава.

На луну загляделись.
Наконец-то мы можем вздохнуть! -
Мимолетная тучка.

Как свищет ветер осенний!
Тогда лишь поймете мои стихи,
Когда заночуете в поле.

И осенью хочется жить
Этой бабочке: пьет торопливо
С хризантемы росу.

Цветы увяли.
Сыплются, падают семена,
Как будто слезы...

Порывистый листобой
Спрятался в рощу бамбука
И понемногу утих.

На Новый годСколько снегов уже видели,
Но сердцем не изменились они
Ветки сосен зеленые!Памяти другаВнимательно вглядись!
Цветы "пастушьей сумки"
Увидишь под плетнем.Смотрю в окно после болезниХрама Каннон там, вдалеке,
Черепичная кровля алеет
В облаках вишневых цветов.

На землю летят,
Возвращаются к старым корням.
Разлука цветов!

Старый пруд
Прыгнула в воду лягушка.
Всплеск в тишине.

О, проснись, проснись!
Стань товарищем моим.
Спящий мотылек!

Другу, уехавшему в западные провинцииЗапад, Восток -
Всюду одна и та же беда,
Ветер равно холодит.Хожу кругом прудаПраздник осенней луны.
Кругом пруда, и опять кругом,
Ночь напролет кругом!Кувшин для хранения зернаВот все, чем богат я!
Легкая, словно жизнь моя,
Тыква-горлянка.

Этой поросшей травою
Хижине верен остался лишь ты,
Разносчик зимней сурепки.

Первый снег - под утро.
Он едва-едва пригнул
Листики нарцисса.

Вода так холодна!
Уснуть не может чайка,
Качаясь на волне.

С треском лопнул кувшин:
Ночью вода в нем замерзла.
Я пробудился вдруг.

Базар новогодний в городе.
И мне бы его посетить хоть раз!
Купить курительных палочек.

Эй, мальчики-пастухи!
Оставьте же сливе немного веток,
Срезая хлысты.

Луна или утренний снег...
Любуясь прекрасным, я жил, как хотел.
Вот так и кончаю год.

Уезжающему другуДруг, не забудь
Скрытый незримо в чаще
Сливовый цвет!

Морская капуста легче...
А носит торговец-старик па плече
Корзины тяжелых устриц.

Облака вишневых цветов!
Звон колокольный доплыл...
Из Уэно или Асакуса? *

В чашечке цветка
Дремлет шмель. Не тронь его,
Воробей-дружок!

Аиста гнездо на ветру.
А под ним - за пределами бури
Вишен спокойный цвет.

Долгий день напролет
Поет - и не напоется
Жаворонок весной.

Другу, который отправляется в путьГнездо, покинутое птицей...
Как грустно будет мне глядеть
На опустелый дом соседа.

Над простором полей -
Ничем к земле не привязан
Жаворонок звенит.

Майские льют дожди. *
Где-то лопнул на бочке обод?
Звук неясный ночной...

Овдовевшему другуДаже белый цветок на плетне
Возле дома, где не стало хозяйки,
Холодом обдал меня.

Пойдем, друзья, поглядим
На плавучие гнезда уток
В разливе майских дождей!

Звонко долбит
Столб одинокой хижины
Дятел лесной.

Нынче выпал ясный день.
Но откуда брызжут капли?
В небе облака клочок.

Ветку, что ли, обломил
Ветер, пробегая в соснах?
Как прохладен плеск воды!

Чистый родник!
Вверх побежал по моей ноге
Маленький краб.

Рядом с цветущим вьюнком
Отдыхает в жару молотильщик.
Как он печален, наш мир!

В опустевшем саду друга
Он дыни здесь растил.
А ныне старый сад заглох...

Вечерний холодокВот здесь в опьяненье
Уснуть бы на этих речных камнях,
Поросших гвоздикой...В похвалу поэту РикаБудто в руки взял
Молнию, когда во мраке
Ты зажег свечу.

Как быстро летит луна!
На неподвижных ветках
Повисли капли дождя.

На ночь, хоть на ночь одну,
О кусты цветущие хаги,
Приютите бродячего пса!

Важно ступает
Цапля по свежему жниву.
Осень в деревне.

Бросил на миг
Обмолачивать рис крестьянин,
Глядит на луну.

Вялые листья батата
На высохшем поле. Восхода луны
Ждут не дождутся крестьяне.

Снова встают с земли,
Тускнея во мгле, хризантемы,
Прибитые сильным дождем.

Совсем легла на землю,
Но неизбежно зацветет
Больная хризантема.

Тучи набухли дождем
Только над гребнем предгорья.
Фудзи - белеет в снегу.

На морском побережьеВесь в песке, весь в снегу!
С коня мой спутник свалился,
Захмелев от вина.

Ростки озимых взошли.
Славный приют для отшельника -
Деревня среди полей.

В мареве майских дождей
Только один не тонет
Мост над рекой Сэта. *

Молись о счастливых днях!
На зимнее дерево сливы
Будь сердцем своим похож.

Дорожный ночлегСосновую хвою жгу.
Сушу на огне полотенце...
Зимняя стужа в пути.На родинеХлюпают носами...
Милый сердцу деревенский звук!
Зацветают сливы.

В чарку с вином,
Ласточки, не уроните
Глины комок.

Под сенью вишневых цветов
Я, словно старинной драмы герой,
Ночью прилег уснуть.

Вишни в полном цвету!
А рассвет такой, как всегда,
Там, над дальней горой...

Ловля светлячков над рекой Сэта *Еще мелькают в глазах
Горные вишни... И чертят огнем
Вдоль них светлячки над рекой.

Здесь когда-то замок стоял...
Пусть мне первый расскажет о нем
Бьющий в старом колодце родник.

Осенним вечеромКажется, что сейчас
Колокол тоже в ответ загудит…
Так цикады звенят.

Как летом густеет трава!
И только у однолиста
Один-единственный лист.

Словно хрупкий юноша,
О цветы, забытые в полях,
Вы напрасно вянете.

Смотрю ночью, как проплывают мимо рыбачьи лодки с корморанами *Было весело мне, но потом
Стало что-то грустно... Плывут
На рыбачьих лодках огни. В похвалу новому домуДом на славу удался!
На задворках воробьи
Просо радостно клюют.

Все вьюнки на одно лицо.
А тыквы-горлянки осенью?
Двух одинаковых нет!

Осень уже недалеко.
Поле в колосьях и море
Одного, зеленого цвета.

О нет, готовых
Я для тебя сравнений не найду,
Трехдневный месяц!

Неподвижно висит
Темная туча в полнеба.
Видно, молнию ждет.

О, сколько их на полях!
Но каждый цветет по-своему, -
В этом высший подвиг цветка!

Жизнь свою обвил
Вкруг висячего моста
Этот дикий плющ.

На горе "Покинутой старухи" *Мне приснилась давняя быль:
Плачет брошенная в горах старуха,
И только месяц ей друг.

То другим говорил "прощай!",
То прощались со мной... А в конце пути
Осень в горах Кисо. *

С ветки скатился каштан.
Тому, кто в дальних горах не бывал,
В подарок его отвезу.

Только одни стихи!
Вот все, что в "Приют банановый"
Порту весна принесла.

ДругуПосети меня
В одиночестве моем!
Первый лист упал...

Кончился в доме рис...
Поставлю в тыкву из-под зерна
"Женской красы" цветок.

Еще стоят там и тут
Островками колосья несжатые.
Тревожно кричит бекас.

Поэт Рика скорбит о своей женеОдеяло для одного.
И ледяная, черная
Зимняя ночь... О, печаль!В день очищения от греховДунул свежий ветерок,
С плеском выскочила рыба...
Омовение в реке. *

Зимние дни в одиночестве.
Снова спиной прислонюсь
К столбу посредине хижины.

Отец тоскует о своем ребенкеВсе падают и шипят.
Вот-вот огонь в глубине золы
Погаснет от этих слез.Письмо на северПомнишь, как вместе с тобой
Мы на снег глядели?.. И в этом году
Он, должно быть, выпал опять.

Срезан для крыши камыш.
На позабытые стебли
Сыплется мелкий снежок.

Ранней весноюВдруг вижу, - от самых плеч
Моего бумажного платья
Паутинки, зыблясь, растут.Уступаю на лето свой домИ ты постояльцев
Нашла весной, моя хижина:
Станешь домиком кукол.

Весна уходит.
Плачут птицы. Глаза у рыб
Полны слезами.

Солнце заходит.
И паутинки тоже
В сумраке тают...

Звон вечернего колокола -
И то здесь, в глуши, не услышишь.
Весенние сумерки.

На горе "Солнечного света" *О, священный восторг!
На зеленую, на молодую листву
Льется солнечный свет.

Вот он - мой знак путеводный!
Посреди высоких трав луговых
Человек с охапкою сена.

Сад и гора вдали
Дрогнули, движутся, входят
В летний раскрытый дом.

Крестьянская страдаПолоть... Жать...
Только и радости летом -
Кукушки крик.

Погонщик! Веди коня
Вон туда, через поле!
Там кукушка поет.

Возле "Камня смерти"Ядом дышит скала. *
Кругом трава покраснела.
Даже роса в огне. Ветер на старой заставе Сиракава *Западный ветер? Восточный?
Нет, раньше послушаю, как шумит
Ветер над рисовым полем. По пути на север слушаю песни крестьянВот исток, вот начало
Всего поэтического искусства!
Песня посадки риса.

Майские дожди
Водопад похоронили
Залили водой.

Островки... Островки...
И на сотни осколков дробится
Море летнего дня.

На старом поле битвы
Летние травы
Там, где исчезли герои,

Как сновиденье. Какое блаженство!
Прохладное поле зеленого риса.
Воды журчанье...

Тишина кругом.
Проникает в сердце скал
Легкий звон цикад.

Какая быстрина!
Река Могами собрала *
Все майские дожди.

Трехдневный месяц
Над вершиной "Черное крыло"
Прохладой веет.

Жар солнечного дня
Река Могами унесла
В морскую глубину.

"Ворота прилива".
Омывает цаплю по самую грудь
Прохладное море.

Первая дыня, друзья!
Разделим ее на четыре части?
Разрежем ее на кружки?

Сушатся мелкие окуньки
На ветках ивы... Какая прохлада!
Рыбачьи хижины на берегу.

Пестик из дерева.
Был ли он сливой когда-то?
Был ли камелией?

Накануне "Праздника Танабата"Праздник встречи двух звезд. *
Даже ночь накануне так непохожа
На обычную ночь.

Бушует морской простор!
Далеко, до острова Садо, *
Стелется Млечный Путь.

В гостиницеСо мной под одною кровлей
Две девушки... Ветки хаги в цвету
И одинокий месяц.

Как пахнет зреющий рис!
Я шел через поле, и вдруг
Направо залив Арисо. *

Перед могильным холмом рано умершего поэта ИссёСодрогнись, о холм!
Осенний ветер в поле -
Мой одинокий стон.

Красное-красное солнце
В пустынной дали... Но леденит
Безжалостный ветер осенний.

Местность под названием "Сосенки""Сосенки"... Милое имя!
Клонятся к сосенкам на ветру
Кусты и осенние травы.

Сыплются ягоды с веток...
Шумно вспорхнула стая скворцов.
Утренний ветер.

Равнина Мусаси вокруг. *
Ни одно не коснется облако
Дорожной шляпы твоей.

В осенних поляхНамокший, идет под дождем,
Но песни достоин и этот путник,
Не только хаги в цвету.Отцу, потерявшему сынаПоник головой до земли,-
Словно весь мир опрокинут в верх дном,-
Придавленный снегом бамбук.Шлем Санэмори *О, беспощадный рок!
Под этим славным шлемом
Теперь сверчок звенит.

Белее белых скал *
На склонах Каменной горы
Осенний этот вихрь!

Расставаясь с другомПрощальные стихи
На веере хотел я написать,-
В руке сломался он.В бухте Цуруга, где некогда затонул колоколГде ты, луна, теперь?
Как затонувший колокол,
Скрылась на дне морском.

Волна на миг отбежала.
Среди маленьких раковин розовеют
Лепестки опавшие хаги.

Бабочкой никогда
Он уж не станет... Напрасно дрожит
Червяк на осеннем ветру.

Я открыл дверь и увидел на западе гору Ибуки. Ей не надо ни вишневых цветов, ни снега, она хороша и сама по себеТакая, как есть!
Не надо ей лунного света...
Ибуки-гора.На берегу залива Футами, где жил поэт СайгеМожет, некогда служил
Тушечницей этот камень?
Ямка в нем полна росы.

Я осенью в доме один.
Что ж, буду ягоды собирать,
Плоды собирать с ветвей.

Холодный дождь без конца.
Так смотрит продрогшая обезьянка,
Будто просит соломенный плащ.

До чего же долго
Льется дождь! На голом поле
Жниво почернело.

Зимняя ночь в саду.
Ниткой тонкой - и месяц в небе,
И цикады чуть слышный звон.

В горной деревнеМонахини рассказ
О прежней службе при дворе…
Кругом глубокий снег.Играю с детьми в горахДети, кто скорей?
Мы догоним шарики
Ледяной крупы.

Снежный заяц - как живой!
Но одно осталось, дети:
Смастерим ему усы.

Скажи мне, для чего,
О ворон, в шумный город
Отсюда ты летишь?

Проталина в снегу,
А в ней - светло-лиловый
Спаржи стебелек.

Весенние льют дожди.
Как тянется вверх чернобыльник
На этой заглохшей тропе!

Воробышки над окном
Пищат, а им отзываются
Мыши на чердаке.

Продавец бонитов идет.
Какому они богачу сегодня
Помогут упиться вином?

Как нежны молодые листья
Даже здесь, на сорной траве,
У позабытого дома.

Камелии лепестки...
Может быть, соловей уронил
Шапочку из цветов?

Дождик весенний...
Уж выпустили по два листка
Семена баклажанов.

Над старой рекой
Молодыми почками налились
Ивы на берегу.

Листья плюща...
Отчего-то их дымный пурпур
О былом говорит.

На картину, изображающую человека с чаркой вина в рукеНи луны, ни цветов.
А он и не ждет их, он пьет,
Одинокий, вино.Встречаю Новый год в столицеПраздник весны...
Но кто он, прикрытый рогожей
Нищий в толпе? *

Замшелый могильный камень.
Под ним - наяву это или во сне?
Голос шепчет молитвы.

Все крушится стрекоза...
Никак зацепиться не может
За стебли гибкой травы.

Ты не думай с презреньем:
"Какие мелкие семена!"
Это ведь красный перец.

На высокой насыпи - сосны,
А меж ними вишни видны и дворец
В глубине цветущих деревьев...

Сначала покинул траву,
Потом деревья покинул.
Жаворонка полет.

Колокол смолк вдалеке,
Но ароматом вечерних цветов
Отзвук его плывет.

Чуть дрожат паутинки.
Тонкие нити травы сайко
В полумраке трепещут.

С четырех сторон
Вишен лепестки летят
В озеро Нио. *

Минула весенняя ночь.
Белый рассвет обернулся
Морем вишен в цвету.

Жаворонок поет.
Звонким ударом в чаще
Вторит ему фазан.

Роняя лепестки,
Вдруг пролил горсточку воды
Камелии цветок.

Ручеек чуть заметный.
Проплывают сквозь чащу бамбука
Лепестки камелий.

Вот причуда знатока!
На цветок без аромата
Опустился мотылек.

Майский дождь бесконечный.
Мальвы куда-то тянутся,
Ищут дорогу солнца.

Холодный горный источник.
Горсть воды не успел зачерпнуть,
Как зубы уже заломило.

Падает с листком...
Нет, смотри! На полдороге
Светлячок вспорхнул.

Ночью на реке СэтаЛюбуемся светлячками.
Но лодочник ненадежен: он пьян
И лодку уносят волны...

Как ярко горят светлячки,
Отдыхая на ветках деревьев!
Дорожный ночлег цветов!

И кто бы мог сказать,
Что жить им так недолго?
Немолчный звон цикад.

В старом моем домишке
Москиты почти не кусаются.
Вот все угощенье для друга!

Утренний час
Или вечерний, - вам все равно,
Дыни цветы!

И цветы и плоды!
Всем сразу богата дыня
В лучшую пору свою.

Хижина рыбака.
Замешался в груду креветок
Одинокий сверчок. *

Один мудрый монах сказал: "Учение секты Дзэн, неверно понятое, наносит душам большие увечья". Я согласился с ним *Стократ благородней тот,
Кто не скажет при блеске молнии:
"Вот она - наша жизнь!"

Белый волос упал.
Под моим изголовьем
Не смолкает сверчок.

Больной опустился гусь
На поле холодной ночью.
Сон одинокий в пути.

Прозрачна осенняя ночь.
Далеко, до Семизвездия,
Разносится стук вальков.

"Сперва обезьяны халат!" -
Просит прачек выбить вальком
Продрогнувший поводырь.

Пугают их, гонят с полей!
Вспорхнут воробьи и спрячутся
Под защитой чайных кустов.

Уж осени конец,
Но верит в будущие дни
Зеленый мандарин.

К портрету другаПовернись ко мне!
Я тоскую тоже
Осенью глухой.

Даже дикого кабана
Закружит, унесет с собою
Этот зимний вихрь полевой!

Ем похлебку свою один.
Словно кто-то играет на цитре -
Град по застрехе стучит.

В дорожной гостиницеПереносный очаг.
Так, сердце странствий, и для тебя
Нет покоя нигде.

Холод пробрал в пути.
У птичьего пугала, что ли,
В долг попросить рукава?

Сушеная эта макрель
И нищий монах, изможденный,
На холоде в зимний день.

Всю долгую ночь,
Казалось мне, стынет бамбук.
Утро встало в снегу.

Стебли морской капусты.
Песок заскрипел на зубах. *
И вспомнил я, что старею.

Поздно пришел мандзай *
В горную деревушку.
Сливы уже зацвели.

Откуда кукушки крик?
Сквозь чащу густого бамбука
Сочится лунная ночь.

В деревнеВконец отощавший кот
Одну ячменную кашу ест...
А еще и любовь!

Ночь. Бездонная тьма.
Верно, гнездо свое потерял
Стонет где-то кулик.

Откуда вдруг такая лень?
Едва меня сегодня добудились.
Шумит весенний дождь.

Печального, меня
Сильнее грустью напои,
Кукушки дальний зов!

В ладоши звонко хлопнул я.
А там, где эхо прозвучало,
Бледнеет летняя луна.

Нахожу свой детский рисунокДетством пахнуло...
Старый рисунок я отыскал,
Ростки бамбука.

Майский докучный дождь -
Обрывки цветной бумаги
На обветшалой стене.

Что ни день, что ни день
Все желтее колосья.
Жаворонки поют.

Уединенный дом
В сельской тиши... Даже дятел
В эту дверь не стучит!

Без конца моросит.
Лишь мальвы сияют, как будто
Над ними безоблачный день.

В ночь полнолунияДруг мне в подарок прислал
Рису, а я его пригласил
В гости к самой луне.

Легкий речной ветерок.
Чай хорош! И вино хорошо!
И лунная ночь хороша!

Глубокою стариной Повеяло...
Сад возле храма
Засыпан палым листом.

Луна шестнадцатой ночиТак легко-легко
Выплыла - и в облаке
Задумалась луна.

Отоприте дверь!
Лунный свет впустите
В храм Укимидо! *

Стропила моста поросли
"Печаль-травою"... Сегодня она
Прощается с полной луной. *

Кричат перепела.
Должно быть, вечереет.
Глаз ястреба померк.

Вместе с хозяином дома
Слушаю молча вечерний звон.
Падают листья ивы.

Белый грибок в лесу.
Какой-то лист незнакомый
К шляпке его прилип.

Какая грусть!
В маленькой клетке подвешен
Пленный сверчок. *

Варят на ужин лапшу.
Как пылает под котелком огонь
В эту холодную ночь!

Ночная тишина.
Лишь за картиной на стене
Звенит-звенит сверчок.

Верно, эта цикада
Пеньем вся изошла?
Одна скорлупка осталась.

Опала листва.
Весь мир одноцветен.
Лишь ветер гудит.

Блестят росинки.
Но есть у них привкус печали,
Не позабудьте!

Посадили деревья в саду.
Тихо, тихо, чтоб их ободрить,
Шепчет осенний дождь.

Чтоб холодный вихрь
Ароматом напоить, опять раскрылись
Поздней осенью цветы.

Скалы среди криптомерии!
Как заострил их зубцы
Зимний холодный ветер!

Хозяин и гостьДруг на друга нарцисс
И белая ширма бросают
Отблески белизны.

Сокол рванулся ввысь.
Но крепко охотник держит его
Сечет ледяная крупа.

Собрались ночью, чтоб любоваться снегомСкоро ли свежий снег?
У всех ожиданье на лицах...
Вдруг зимней молнии блеск!

Вновь зеленеют ростки
В осенних полях. Под утро
Иней точно цветы.

Все засыпал снег.
Одинокая старуха
В хижине лесной.

Вернувшись в Эдо после долгого отсутствия...Но, на худой конец, хоть вы
Еще под снегом уцелели,
Сухие стебли камыша.

Соленые морские окуни
Висят, ощеривая зубы.
Как в этой рыбной лавке холодно!

"Нет покоя от детей!"
Для таких людей, наверно,
И вишневый цвет не мил.

Есть особая прелесть
В этих, бурей измятых,
Сломанных хризантемах.

Прохожу осенним вечером через старые ворота Расёмон в Киото *Ветка хаги задела меня...
Или демон схватил меня за голову
В тени ворот Расёмон? Монах Сэнка скорбит о своем отцеТемно-мышиный цвет
Рукавов его рясы
Еще холодней от слез.

Уродливый ворон -
И он прекрасен на первом снегу
В зимнее утро!

Зимняя буря в путиСловно копоть сметает,
Криптомерии вершины треплет
Налетевшая буря.Под Новый годРыбам и птицам
Не завидую больше... Забуду
Все горести года.

Влюбленные коты
Умолкли. Смотрит в спальню
Туманная луна.

Незримая весна!
На обороте зеркала
Узор цветущих слив.

Всюду поют соловьи.
Там - за бамбуковой рощей,
Тут - перед ивой речной.

В горах КисоПокорна зову сердца
Земля Кисо. Пронзили старый снег
Весенние побеги.

С ветки на ветку
Тихо сбегают капли...
Дождик весенний.

Через изгородь
Сколько раз перепорхнули
Крылья бабочки!

Посадка рисаНе успела отнять руки,
Как уже ветерок весенний
Поселился в зеленом ростке.

Все волнения, всю печаль
Твоего смятенного сердца
Гибкой иве отдай.

Только дохнет ветерок
С ветки на ветку ивы
Бабочка перепорхнет.

Как завидна их судьба!
К северу от суетного мира *
Вишни зацвели в горах.

Разве вы тоже из тех,
Кто не спит, опьянен цветами,
О мыши на чердаке?

Дождь в тутовой роще шумит.
На земле едва шевелится
Больной шелковичный червь.

Еще на острие конька
Над кровлей солнце догорает.
Вечерний веет холодок.

Плотно закрыла рот
Раковина морская.
Невыносимый зной!

Хризантемы в полях
Уже говорят: забудьте
Жаркие дни гвоздик!

Переезжаю в новую хижинуЛистья бананов
Луна развесила на столбах
В хижине новой.

При свете новой луны
Земля в полумраке тонет.
Белой гречихи поля.

В лунном сиянье
Движется к самым воротам
Гребень прилива.

Слово скажу -
Леденеют губы.
Осенний вихрь!

Ты, как прежде, зеленым
Мог бы остаться... Но нет! Пришла
Пора твоя, алый перец.

Ладят зимний очаг.
Как постарел знакомый печник!
Побелели пряди волос.

УченикуСегодня можешь и ты
Понять, что значит быть стариком!
Осенняя морось, туман...Зимний день *Крошат на ужин бобы.
Вдруг удары в медную чашку.
Нищий монах, подожди!..

Пеплом угли подернулись.
На стене колышется тень
Моего собеседника.

Год за годом все то же:
Обезьяна толпу потешает
В маске обезьяны. *

Памяти друга, умершего на чужбинеТы говорил, что "вернись-трава"
Звучит так печально... Еще печальней
Фиалки на могильном холме.Провожаю в путь монаха СангинаЖуравль улетел.
Исчезло черное платье из перьев *
В дымке цветов.

Дождь набегает за дождем,
И сердце больше не тревожат
Ростки на рисовых полях.

Изумятся птицы,
Если эта лютня зазвучит.
Лепестки запляшут...

Эй, послушайте, дети!
Дневные вьюнки уже расцвели.
Ну-ка, очистим дыню!

Скорблю о том, что в праздник "Встречи двух звезд" льет дождьИ на небе мост унесло!
Две звезды, рекою разлучены,
Одиноко на скалах спят.Оплакиваю кончину поэта Мацукура РанрапаГде ты, опора моя?
Мой посох из крепкого тута
Осенний ветер сломал.Посещаю могилу Ранрапа в третий день девятою месяцаТы тоже видел его,
Этот узкий серп... А теперь он блестит
Над твоим могильным холмом.

Утренний вьюнок.
Запер я с утра ворота,
Мой последний друг!

Белых капель росы
Не проливая, колышется
Хаги осенний куст.

Памяти поэта Тодзюна *Погостила и ушла
Светлая луна... Остался
Стол о четырех углах.

Первый грибок!
Еще, осенние росы,
Он вас не считал.

Как хризантемы расцвели
У каменщика на дворе
Среди разбросанных камней!

Петушьи гребешки.
Они еще краснее
С прилетом журавлей.

А вам и печали нет,
"Птицы сорокалетья" - сороки,*
Что старость напомнили мне!

Убитую утку несет,
Выкрикивая свой товар, продавец.
Праздник Эбисуко. *

Похвала угощеньюКак сельдерей хорош
С далеких полей у предгорья,
Подернутых первым ледком!

Ни одной росинки
Им не уронить...
Лед на хризантемах.

Рисовой шелухою
Все осыпано: ступки края,
Белые хризантемы...

Примостился мальчик
На седле, а лошадь ждет.
Собирают редьку.

В старом господском домеДавно обветшала сосна *
На золоченых ширмах.
Зима в четырех стенах. Перед Новым годомУтка прижалась к земле.
Платьем из перьев прикрыла
Голые ноги свои...Новый мостВсе бегут посмотреть...
Как стучат деревянные подошвы
По морозным доскам моста!

Обметают копоть.
Для себя на этот раз
Плотник полку ладит.

Увидев выставленную на продажу картину работы Кано Мотонобу *...Кисти самого Мотонобу!
Как печальна судьба хозяев твоих!
Близятся сумерки года.

Едкая редька...
И суровый, мужской
Разговор с самураем.

О, весенний дождь!
С кровли ручейки бегут
Вдоль осиных гнезд.

Под раскрытым зонтом
Пробираюсь сквозь ветви.
Ивы в первом пуху.

С неба своих вершин
Одни лишь речные ивы
Еще проливают дождь.

Зеленая ива роняет
В мутную тину концы ветвей.
Час вечерний отлива.

Хотел бы создать я стихи,
С лицом моим старым несхожие,
О, первая вишня в цвету!

Я к цветущим вишням плыву.
Но застыло весло в руках:
Ивы на берегу!

Надпись на картине моей собственной работыНе страшны ей росы:
Глубоко пчела укрылась
В лепестках пиона.

Пригорок у самой дороги.
На смену погасшей радуге
Азалии в свете заката.

Молния в тьме ночной.
Озера гладь водяная
Искрами вспыхнула вдруг.

По озеру волны бегут.
Одни о жаре сожалеют
Закатные облака.

Прощаясь с друзьямиУходит земля из-под ног.
За легкий колос хватаюсь.
Разлуки миг наступил.

На пути в Суруга *
Аромат цветущих померанцев,
Запах листьев чая...

На сельской дорогеНошу хвороста отвезла
Лошадка в город... Трусит домой, -
Бочонок вина на спине.

С темного неба гони,
О река могучая Ои, *
Майские облака!

УченикамНе слишком мне подражайте!
Взгляните, что толку в сходстве таком?
Две половинки дыни.

Весь мой век в пути!
Словно вскапывая маленькое поле,
Взад-вперед брожу.

Какою свежестью веет
От этой дыни в каплях росы,
С налипшей влажной землею!

Жаркого лета разгар!
Как облака клубятся
На Грозовой горе!

Образ самой прохлады
Кистью рисует бамбук
В рощах селенья Сага. *

"Прозрачный водопад"…
Упала в светлую волну
Сосновая игла.

Актер танцует в саду *Сквозь прорези в маске
Глаза актера смотрят туда,
Где лотос благоухает. На сборище поэтовОсень уже на пороге.
Сердце тянется к сердцу
В хижине тесной.

Что за славный холодок!
Пятками уперся в стену
И дремлю в разгаре дня.

Глядя, как пляшет актер, вспоминаю картину, на которой нарисован танцующий скелетМолнии блеск!
Как будто вдруг на его лице
Колыхнулся ковыль.Посещают семейные могилыВся семья побрела на кладбище.
Идут, сединами убеленные,
Опираясь на посохи.Услышав о кончине монахини Дзютэй *О, не думай, что ты из тех,
Кто цены не имеет в мире!
Поминовения день... Снова в родном селеньеКак изменились лица!
Я прочел на них старость свою.
Все - слонно зимние дыни.

Старая деревушка.
Ветки усеяны красной хурмой
Возле каждого дома.

Лунным светом обманут,
Я подумал: вишневый цвет!
Нет, хлопчатника поле.

Луна над горой.
Туман у подножья.
Дымятся поля.

Чем же там люди кормятся?
Домик прижался к земле
Под осенними ивами.

Повисло на солнце
Облако... Вкось по нему -
Перелетные птицы.

Конец осенним дням.
Уже разводит руки
Каштана скорлупа.

Не поспела гречиха,
Но потчуют полем в цветах
Гостя в горной деревне.

Только стали сушить
Солому нового сбора... Как рано
В этом году дожди!

Аромат хризантем...
В капищах древней Нары *
Темные статуи будд.

Осеннюю мглу
Разбила и гонит прочь
Беседа друзей.

О, этот долгий путь!
Сгущается сумрак осенний,
И - ни души кругом.

Отчего я так сильно
Этой осенью старость почуял?
Облака и птицы.

В доме поэтессы Сономэ *Нет! Не увидишь здесь
Ни единой пылинки
На белизне хризантем.

Осени поздней пора.
Я в одиночестве думаю:
"А как живет мой сосед?"

На одре БолезниВ пути я занемог.
И все бежит, кружит мой сон
По выжженным полям.

СТИХИ ИЗ ПУТЕВОГО ДНЕВНИКА "КОСТИ, БЕЛЕЮЩИЕ В ПОЛЕ"

Отправляясь в путьМожет быть, кости мои
Выбелит ветер... Он в сердце
Холодом мне дохнул.

Грустите вы, слушая крик обезьян!
А знаете ли, как плачет ребенок,
Покинутый на осеннем ветру?

Я заснул на коне.
Сквозь дремоту вижу далекий месяц.
Где-то ранний дымок.

Безлунная ночь. Темнота.
С криптомерией тысячелетней
Схватился в обнимку вихрь.

В долине, где жил поэт СайгеДевушки моют батат в ручье.
Будь это Сайге вместо меня,
Песню сложили б ему в ответ.

Листья плюща трепещут.
В маленькой роще бамбука
Ропщет первая буря.

Прядка волос покойной материЕсли в руки ее возьму,
Растает - так слезы мои горячи!
Осенний иней волос.В саду старого монастыряТы стоишь нерушимо, сосна!
А сколько монахов отжило здесь.
Сколько вьюнков отцвело...Ночлег в горном храмеО, дай мне еще послушать,
Как грустно валек стучит в темноте, *
Жена настоятеля храма!

На забытом могильном холме
"Печаль-трава" разрослась... О чем
Печалишься ты, трава?

Мертвы на осеннем ветру
Поля и рощи. Исчезла
И ты, застава Фува! *

* Застава Фува

Застава Фува на стыке провинций Оми и Мино многократно воспета поэтами древности.

Белый пион зимой!
Где-то кричит морская ржанка
Эта кукушка снегов.

На утренней бледной заре
Мальки - не длиннее вершка -
Белеют на берегу.

Возле развалин старого храмаДаже "печаль-трава"
Здесь увяла. Зайти в харчевню?
Лепешку, что ли, купить?Мне невольно пришел на память мастер "безумных стихов" Тикусай, бродивший в былые дни по этой дороге *"Безумные стихи"... Осенний вихрь...
О, как же я теперь в своих лохмотьях
На Тикусая нищего похож!

Эй, послушай, купец!
Хочешь, продам тебе шляпу,
Эту шляпу в снегу?

Даже на лошадь всадника
Засмотришься - так дорога пустынна,
А утро такое снежное!

Сумрак над морем.
Лишь крики диких уток
Смутно белеют.

Вот и старый кончается год,
А на мне дорожная шляпа
И сандалии на ногах.

Весеннее утро.
Над каждым холмом безымянным
Прозрачная дымка.

В храме молюсь всю ночь.
Стук башмаков... Это мимо
Идет ледяной монах.

Хозяину сливового садаО, как эти сливы белы!
Но где же твои журавли, чародей?
Их, верно, украли вчера?Посещаю отшельникаСтоит величаво,
Не замечая вишневых цветов,
Дуб одинокий.

Пусть намокло платье мое,
О цветущие персики Фусими, *
Сыпьте, сыпьте капли дождя!

По горной тропинке иду.
Вдруг стало мне отчего-то легко.
Фиалки в густой траве.

Смутно клубятся во тьме
Лиственниц ветви, туманней
Вишен в полном цвету.

В полдень присел отдохнуть в дорожной харчевнеВетки азалий в горшке,
А рядом крошит сухую треску
Женщина в их тени.

Такой у воробышка вид,
Будто и он любуется
Полем сурепки в цвету.

После двадцатилетней разлуки встречаюсь со старым другомДва наших долгих века...
И между нами - живые -
Вишен цветущих ветви.

Ну же, идем! Мы с тобой
Будем колосья есть по пути,
Спать на зеленой траве.

Узнаю о смерти другаО, где ты, сливовый цвет?
Гляжу на цветы сурепки -
И слезы бегут, бегут.Расстаюсь с ученикомКрыльями бьет мотылек.
Хочет их белому маку
Оставить в прощальный дар.Покидая гостеприимный домИз сердцевины пиона
Медленно выползает пчела.
О, с какой неохотой!

Молодой конек
Щиплет весело колосья.
Отдых на пути.

СТИХИ ИЗ ПУТЕВОГО ДНЕВНИКА
"ПИСЬМА СТРАНСТВУЮЩЕГО ПОЭТА" *

До столицы - там, вдали -
Остается половина неба...
Снеговые облака. В одиннадцатый день десятого месяца отправляюсь в далекий путьСтранник! Это слово
Станет именем моим.
Долгий дождь осенний...

Солнце зимнего дня.
Тень моя леденеет
У коня на спине.

"О, глядите, глядите,
Как темно на Звездном мысу!"
Стонут чайки над морем.

Берег Иракодзаки.
Здесь, в пустынной дали,
Коршуна рад я увидеть.

Сколько выпало снега!
А ведь где-то люди идут
Через горы Хаконэ. *

В саду богачаТолько сливы аромат
Приманил меня к застрехе
Этой новой кладовой.

Все морщинки на нем разглажу!
Я в гости иду - любоваться на снег
В этом старом платье бумажном.

Перед Новым годомПришел на ночлег, гляжу -
Зачем-то народ суетится...
Обметают копоть в домах.

А ну, скорее, друзья!
Пойдем по первому снегу бродить,
Пока не свалимся с ног.

Ей только девять дней,
Но знают и поля и горы:
Весна опять пришла.

Клочья трав прошлогодних...
Короткие, не длиннее вершка,
Первые паутинки.

Там, где когда-то высилась статуи БуддыПаутинки в вышине.
Снова образ Будды вижу
На подножии пустом.В саду покойного поэта Сэнгина *Сколько воспоминаний
Вы разбудили в душе моей,
О вишни старого сада! Посещаю храмы Исэ *Где, на каком они дереве,
Эти цветы - не знаю,
Но ароматом повеяло... Встретившись с местным ученым...Но прежде всего спрошу:
Как зовут на здешнем наречье
Этот тростник молодой?Встречаю двух поэтов: отца и сынаОт единого корня растут
И старая и молодая слива.
Обе льют аромат.Посещаю бедную хижинуВо дворе посажен батат.
Заглушили его, разрослись у ворот
Молодые побеги травы.

В путь! Покажу я тебе,
Как в далеком Ёсино вишни цветут
Старая шляпа моя.

Едва-едва я добрел,
Измученный, до ночлега...
И вдруг - глициний цветы!

Парящих жаворонков выше
Я в небе отдохнуть присел -
На самом гребне перевала.

Водопад "Ворота Дракона"Вишни у водопада...
Тому, кто доброе любит вино,
Снесу я в подарок ветку.

Лишь ценителю тонких вин
Расскажу, как сыплется водопад
В пене вишневых цветов.

С шелестом облетели
Горных роз лепестки...
Дальний шум водопада.

Вновь оживает в сердце
Тоска о матери, об отце.
Крик одинокий фазана! *

Ушедшую весну
В далекой гавани Вака *
Я, наконец догнал.

Посещаю город Нара *В день рождения Будды
Он родился на свет,
Маленький олененок. Расстаюсь в Нара со старым другомКак ветки оленьего рога
Расходятся из единого комля,
Так с тобою мы расстаемся.Посещаю дом друга в ОсакаВ саду, где раскрылись ирисы,
Беседу со старым другом вести -
Какая награда путнику!Я не увидел осеннего полнолуния на берегу СумаСветит луна, но не та.
Словно я не застал хозяина…
Лето на берегу Сума.

Увидел я раньше всего
В лучах рассвета лицо рыбака,
А после - цветущий мак.

Рыбаки пугают ворон.
Под нацеленным острием стрелы
Кукушки тревожный крик.

Там, куда улетает
Крик предрассветный кукушки,
Что там? Далекий остров.

Флейта СанэмориХрам Сумадэра. *
Слышу, флейта играет сама собой
В темной гуще деревьев.* Храм Сумадэра

Храм Сумадэра находится в городе Кобэ.

Провожу ночь на корабле в бухте АкасиВ ловушке осьминог.
Он видит сон - такой короткий! -
Под летнею луной.Еще из Басё
(перевод А. Долина)О стрекоза!
С каким же трудом на былинке
Ты примостилась!

Первый зимний дождь.
Обезьянка - и та не против
Соломенный плащик надеть...

Как тяжел первый снег!
Опустились и грустно поникли
Листья нарциссов...

Даже серой вороне
Это утро к лицу -
Ишь, как похорошела!

У очага поет
Так самозабвенно
Знакомый сверчок!...

Ночью холодной
Мне лохмотья одолжит оно,
Пугало в поле.

О стрекоза!
С каким же трудом на былинке
Ты примостилась!

Я банан посадил -
И теперь противны мне стали
Ростки бурьяна...

Первый зимний дождь.
Обезьянка - и та не против
Соломенный плащик надеть...

Как тяжел первый снег!
Опустились и грустно поникли
Листья нарциссов...