Формы двойственного числа разных частей речи. Двойственное число в древнерусском языке

Двойственное число

Двойственное число (dualis) - употреблялось обыкновенно для обозначения двух предметов, дополняющих друг друга, т.е. парных по природе (части тела и т.д.) или по обычаю.

Оно имелось не только в индоевропейской семье языков, но и в семитической, а также и некоторых других семьях. В современных индоевропейских языках двойственное число исчезло, оставив только более или менее многочисленные следы своего существования. Система двойственного числа в индоевропейском праязыке была, вероятно, более богата формами, чем системы его в отдельных индоевропейских языках, хотя, несомненно, уже в эпоху праязыка имелась только одна форма для именительного, винительного и звательного падежей у всех именных основ.

Различие форм родительного и местного (Genitvus и Locativus) двойственного числа в зенде (в других индоевропейских языках имеется только одна форма для этих двух падежей), а также присутствие в различных отдельных индоевропейских языках двух типов окончания для дательного и творительного двойственного числа заставляют предположить, что в индоевропейском праязыке формы родительного и местного, а также дательного и творительного различались между собой и только в отдельных языках совпали. Причём разница между родительным и местным сохранилась в зенде, а различные формы дательного и творительного распределились по разным отдельным языкам (см. Дательный падеж). Предположения эти имеют только известную степень вероятности и доказаны быть не могут.

Исторические формы индоевропейского двойственного числа представляют только три формы: одна для именительного, винительного и звательного падежей, одна для родительного и местного (предложного) и одна для дательного, отложительного и творительного.

Двойственное число в древнерусском языке

Двойственное число существовало и в древнерусском языке (как и в прочих славянских), но рано (XIII век) начало заменяться множественным. В XIV веке правильное употребление форм двойственного числа встречается ещё часто, но рядом уже имеются разные вторичные формы, указывающие на забвение первичного значения исконных форм двойственного числа.

В настоящее время в русском языке имеются только некоторые, немногочисленные остатки двойственного числа. Таковы формы квази-родительного падежа (на самом деле именительного, винительного, звательного двойственного) при именах числительных: два брата , по типу которых возникают сочетания, как две жены с родительным падежом, а также три, четыре брата , формы косвенных падежей числительного два: дву-х, дву-м, дву-мя, где дву- есть родительный-предложный двойственного числа, осложнённый окончаниями местоимений по типу те-х , те-м и т. д.: формы творительного у числительных двумя, тремя, четырьмя, где мя = древнему окончанию дательного и творельного двойственного числа -ма , смягчённому под влиянием окончания творительного множественного ми . Числительное двенадцать (именительтный, винительный, звательный женского рода), двести (вместо две сте , именительный, винительный, звательный среднего рода). Некоторые наречия вроде воочию (местоимение двойственного числа), между (также) и т.д.

В некоторых пословицах сохраняются также подобные формы: сидит воробей на тыне, надеется на крыле (винительный двойственного числа) и т.д. В северных великорусских говорах окончание дательного и творительного двойственного числа -ма является в роли окончания множественного числа; подобные же формы встречаются в белорусских и малорусских говорах.

Литература

• W. von Humboldt, "Ueber den Dualis" (Берл., 1828, а также Gesamm. Werke, т. VI);
• Silberstein, "Ueber d. Dualis in dem indogerm. Sprachstamm" (Jahn"s Jahrbücher, Suppl. XV, 1849);
• Fr. Müller, "Der Dual im indogerm. und semit. Sprachgebiet" (B., 1860); Brugmann, "Grundriss d. vergl. Grammatik d. indogerm. Sprachen" (т. II, 1890), где указана и прочая литература.

И многих других языках. В подавляющем большинстве современных индоевропейских языков двойственное число исчезло, оставив только более или менее многочисленные следы своего существования.

Двойственное число в индоевропейском праязыке

Исторические формы индоевропейского двойственного числа представляют только три формы: одна для именительного , винительного и звательного падежей, одна для родительного и местного (предложного) и одна для дательного , отложительного и творительного .

См. также

Напишите отзыв о статье "Двойственное число"

Примечания

Литература

• W. von Humboldt, «Über den Dualis» (Берл., 1828, а также Gesamm. Werke, т. VI);
• Silberstein, «Über d. Dualis in dem indogerm. Sprachstamm» (Jahn’s Jahrbücher, Suppl. XV, 1849);
• Fr. Müller, «Der Dual im indogerm. und semit. Sprachgebiet» (B., 1860); Brugmann, «Grundriss d. vergl. Grammatik d. indogerm. Sprachen» (т. II, 1890), где указана и прочая литература.
• В. В. Иванов. Историческая грамматика русского языка. М., 1983 или по некоторым данным 1982

Отрывок, характеризующий Двойственное число

Государь, опустив голову, молчал несколько времени.
– Eh bien, retournez a l"armee, [Ну, так возвращайтесь к армии.] – сказал он, выпрямляясь во весь рост и с ласковым и величественным жестом обращаясь к Мишо, – et dites a nos braves, dites a tous mes bons sujets partout ou vous passerez, que quand je n"aurais plus aucun soldat, je me mettrai moi meme, a la tete de ma chere noblesse, de mes bons paysans et j"userai ainsi jusqu"a la derniere ressource de mon empire. Il m"en offre encore plus que mes ennemis ne pensent, – говорил государь, все более и более воодушевляясь. – Mais si jamais il fut ecrit dans les decrets de la divine providence, – сказал он, подняв свои прекрасные, кроткие и блестящие чувством глаза к небу, – que ma dinastie dut cesser de rogner sur le trone de mes ancetres, alors, apres avoir epuise tous les moyens qui sont en mon pouvoir, je me laisserai croitre la barbe jusqu"ici (государь показал рукой на половину груди), et j"irai manger des pommes de terre avec le dernier de mes paysans plutot, que de signer la honte de ma patrie et de ma chere nation, dont je sais apprecier les sacrifices!.. [Скажите храбрецам нашим, скажите всем моим подданным, везде, где вы проедете, что, когда у меня не будет больше ни одного солдата, я сам стану во главе моих любезных дворян и добрых мужиков и истощу таким образом последние средства моего государства. Они больше, нежели думают мои враги… Но если бы предназначено было божественным провидением, чтобы династия наша перестала царствовать на престоле моих предков, тогда, истощив все средства, которые в моих руках, я отпущу бороду до сих пор и скорее пойду есть один картофель с последним из моих крестьян, нежели решусь подписать позор моей родины и моего дорогого народа, жертвы которого я умею ценить!..] Сказав эти слова взволнованным голосом, государь вдруг повернулся, как бы желая скрыть от Мишо выступившие ему на глаза слезы, и прошел в глубь своего кабинета. Постояв там несколько мгновений, он большими шагами вернулся к Мишо и сильным жестом сжал его руку пониже локтя. Прекрасное, кроткое лицо государя раскраснелось, и глаза горели блеском решимости и гнева.
– Colonel Michaud, n"oubliez pas ce que je vous dis ici; peut etre qu"un jour nous nous le rappellerons avec plaisir… Napoleon ou moi, – сказал государь, дотрогиваясь до груди. – Nous ne pouvons plus regner ensemble. J"ai appris a le connaitre, il ne me trompera plus… [Полковник Мишо, не забудьте, что я вам сказал здесь; может быть, мы когда нибудь вспомним об этом с удовольствием… Наполеон или я… Мы больше не можем царствовать вместе. Я узнал его теперь, и он меня больше не обманет…] – И государь, нахмурившись, замолчал. Услышав эти слова, увидав выражение твердой решимости в глазах государя, Мишо – quoique etranger, mais Russe de c?ur et d"ame – почувствовал себя в эту торжественную минуту – entousiasme par tout ce qu"il venait d"entendre [хотя иностранец, но русский в глубине души… восхищенным всем тем, что он услышал] (как он говорил впоследствии), и он в следующих выражениях изобразил как свои чувства, так и чувства русского народа, которого он считал себя уполномоченным.
– Sire! – сказал он. – Votre Majeste signe dans ce moment la gloire de la nation et le salut de l"Europe! [Государь! Ваше величество подписывает в эту минуту славу народа и спасение Европы!]
Государь наклонением головы отпустил Мишо.

В то время как Россия была до половины завоевана, и жители Москвы бежали в дальние губернии, и ополченье за ополченьем поднималось на защиту отечества, невольно представляется нам, не жившим в то время, что все русские люди от мала до велика были заняты только тем, чтобы жертвовать собою, спасать отечество или плакать над его погибелью. Рассказы, описания того времени все без исключения говорят только о самопожертвовании, любви к отечеству, отчаянье, горе и геройстве русских. В действительности же это так не было. Нам кажется это так только потому, что мы видим из прошедшего один общий исторический интерес того времени и не видим всех тех личных, человеческих интересов, которые были у людей того времени. А между тем в действительности те личные интересы настоящего до такой степени значительнее общих интересов, что из за них никогда не чувствуется (вовсе не заметен даже) интерес общий. Большая часть людей того времени не обращали никакого внимания на общий ход дел, а руководились только личными интересами настоящего. И эти то люди были самыми полезными деятелями того времени.
Те же, которые пытались понять общий ход дел и с самопожертвованием и геройством хотели участвовать в нем, были самые бесполезные члены общества; они видели все навыворот, и все, что они делали для пользы, оказывалось бесполезным вздором, как полки Пьера, Мамонова, грабившие русские деревни, как корпия, щипанная барынями и никогда не доходившая до раненых, и т. п. Даже те, которые, любя поумничать и выразить свои чувства, толковали о настоящем положении России, невольно носили в речах своих отпечаток или притворства и лжи, или бесполезного осуждения и злобы на людей, обвиняемых за то, в чем никто не мог быть виноват. В исторических событиях очевиднее всего запрещение вкушения плода древа познания. Только одна бессознательная деятельность приносит плоды, и человек, играющий роль в историческом событии, никогда не понимает его значения. Ежели он пытается понять его, он поражается бесплодностью.
Значение совершавшегося тогда в России события тем незаметнее было, чем ближе было в нем участие человека. В Петербурге и губернских городах, отдаленных от Москвы, дамы и мужчины в ополченских мундирах оплакивали Россию и столицу и говорили о самопожертвовании и т. п.; но в армии, которая отступала за Москву, почти не говорили и не думали о Москве, и, глядя на ее пожарище, никто не клялся отомстить французам, а думали о следующей трети жалованья, о следующей стоянке, о Матрешке маркитантше и тому подобное…
Николай Ростов без всякой цели самопожертвования, а случайно, так как война застала его на службе, принимал близкое и продолжительное участие в защите отечества и потому без отчаяния и мрачных умозаключений смотрел на то, что совершалось тогда в России. Ежели бы у него спросили, что он думает о теперешнем положении России, он бы сказал, что ему думать нечего, что на то есть Кутузов и другие, а что он слышал, что комплектуются полки, и что, должно быть, драться еще долго будут, и что при теперешних обстоятельствах ему не мудрено года через два получить полк.
По тому, что он так смотрел на дело, он не только без сокрушения о том, что лишается участия в последней борьбе, принял известие о назначении его в командировку за ремонтом для дивизии в Воронеж, но и с величайшим удовольствием, которое он не скрывал и которое весьма хорошо понимали его товарищи.
За несколько дней до Бородинского сражения Николай получил деньги, бумаги и, послав вперед гусар, на почтовых поехал в Воронеж.
Только тот, кто испытал это, то есть пробыл несколько месяцев не переставая в атмосфере военной, боевой жизни, может понять то наслаждение, которое испытывал Николай, когда он выбрался из того района, до которого достигали войска своими фуражировками, подвозами провианта, гошпиталями; когда он, без солдат, фур, грязных следов присутствия лагеря, увидал деревни с мужиками и бабами, помещичьи дома, поля с пасущимся скотом, станционные дома с заснувшими смотрителями. Он почувствовал такую радость, как будто в первый раз все это видел. В особенности то, что долго удивляло и радовало его, – это были женщины, молодые, здоровые, за каждой из которых не было десятка ухаживающих офицеров, и женщины, которые рады и польщены были тем, что проезжий офицер шутит с ними.
В самом веселом расположении духа Николай ночью приехал в Воронеж в гостиницу, заказал себе все то, чего он долго лишен был в армии, и на другой день, чисто начисто выбрившись и надев давно не надеванную парадную форму, поехал являться к начальству.
Начальник ополчения был статский генерал, старый человек, который, видимо, забавлялся своим военным званием и чином. Он сердито (думая, что в этом военное свойство) принял Николая и значительно, как бы имея на то право и как бы обсуживая общий ход дела, одобряя и не одобряя, расспрашивал его. Николай был так весел, что ему только забавно было это.
От начальника ополчения он поехал к губернатору. Губернатор был маленький живой человечек, весьма ласковый и простой. Он указал Николаю на те заводы, в которых он мог достать лошадей, рекомендовал ему барышника в городе и помещика за двадцать верст от города, у которых были лучшие лошади, и обещал всякое содействие.
– Вы графа Ильи Андреевича сын? Моя жена очень дружна была с вашей матушкой. По четвергам у меня собираются; нынче четверг, милости прошу ко мне запросто, – сказал губернатор, отпуская его.
Прямо от губернатора Николай взял перекладную и, посадив с собою вахмистра, поскакал за двадцать верст на завод к помещику. Все в это первое время пребывания его в Воронеже было для Николая весело и легко, и все, как это бывает, когда человек сам хорошо расположен, все ладилось и спорилось.
Помещик, к которому приехал Николай, был старый кавалерист холостяк, лошадиный знаток, охотник, владетель коверной, столетней запеканки, старого венгерского и чудных лошадей.
Николай в два слова купил за шесть тысяч семнадцать жеребцов на подбор (как он говорил) для казового конца своего ремонта. Пообедав и выпив немножко лишнего венгерского, Ростов, расцеловавшись с помещиком, с которым он уже сошелся на «ты», по отвратительной дороге, в самом веселом расположении духа, поскакал назад, беспрестанно погоняя ямщика, с тем чтобы поспеть на вечер к губернатору.
Переодевшись, надушившись и облив голову холодной подои, Николай хотя несколько поздно, но с готовой фразой: vaut mieux tard que jamais, [лучше поздно, чем никогда,] явился к губернатору.
Это был не бал, и не сказано было, что будут танцевать; но все знали, что Катерина Петровна будет играть на клавикордах вальсы и экосезы и что будут танцевать, и все, рассчитывая на это, съехались по бальному.
Губернская жизнь в 1812 году была точно такая же, как и всегда, только с тою разницею, что в городе было оживленнее по случаю прибытия многих богатых семей из Москвы и что, как и во всем, что происходило в то время в России, была заметна какая то особенная размашистость – море по колено, трын трава в жизни, да еще в том, что тот пошлый разговор, который необходим между людьми и который прежде велся о погоде и об общих знакомых, теперь велся о Москве, о войске и Наполеоне.
Общество, собранное у губернатора, было лучшее общество Воронежа.
Дам было очень много, было несколько московских знакомых Николая; но мужчин не было никого, кто бы сколько нибудь мог соперничать с георгиевским кавалером, ремонтером гусаром и вместе с тем добродушным и благовоспитанным графом Ростовым. В числе мужчин был один пленный итальянец – офицер французской армии, и Николай чувствовал, что присутствие этого пленного еще более возвышало значение его – русского героя. Это был как будто трофей. Николай чувствовал это, и ему казалось, что все так же смотрели на итальянца, и Николай обласкал этого офицера с достоинством и воздержностью.

ДВОЙСТВЕННОЕ ЧИСЛО В РУССКОМ ЯЗЫКЕ

А. Грибер

В древнерусском языке, кроме привычных для нас единственного и множественного чисел, существовало еще одно число, которое использовалось для обозначения парных предметов. Это - двойственное число.

Наличие трех чисел было унаследовано древнерусским языком от праславянского языка, в котором это, в свою очередь, было общеевропейским наследством.

С развитием языка понятие двойственности утрачивается, уступая место простой множественности. Хотя есть современные языки, например иврит, в котором двойственное число существует и сейчас.

В древнерусском языке, как и в иных языках, двойственное число употреблялось для обозначения двух или парных предметов. Существительные в форме двойственного числа, так же как в формах единственного и множественного языков, изменялись по падежам.

Однако если в двух последних числах существительные имели достаточно разнообразные падежные формы, то в двойственном числе, по существу, различались только три такие формы:

2) для родительного и местного падежей;
3) для дательного и творительного падежей.

Утрата двойственного числа - явление сравнительно позднее: предполагают, что это относится к эпохе после образования трех восточнославянских языков, то есть к эпохе XIV - XV вв.

Итак, в истории русского языка двойственное число исчезло, но в современном языке остались его следы.

К ним, прежде всего, относятся формы с ударным окончанием «-а», которые образованы от слов, обозначающих парные предметы: «рога, бока, глаза, берега, рукава». Все они по происхождению являются формами именительного падежа двойственного числа.

Именительный падеж множественного числа имел окончание «-и»: «рози, боци, глази, берези, рукави».

Подразумевая множественное число, мы ставим эти слова в форму двойственного.

Такой же характер имеют и формы «плечи, колени», которые являются по происхождению формой именительного падежа двойственного числа от слов «плечо, колено» (форма именительного падежа множественного числа была «плеча, колена»).

Сравните у Пушкина: "Умыть лицо, плеча и груди" ("Евгений Онегин").

Форма слова "уши" не объяснима от формы слова "ухо". Поэтому С. П. Обнорский предполагал форму именительного падежа единственного числа – «ушь». В этом случае слово «уши» является формой именительного падежа двойственного числа.

Остатком двойственного числа в русском языке выступает и наречие «воочию», которое является по происхождению формой местного падежа двойственного числа от слова "око" с предлогом «въ».

"Окаменевшей" формой двойственного числа является современный предлог «между». По происхождению это местный падеж двойственного числа от существительного «межда» (старославянское соответствие восточнославянскому «межа»).

Рецензии

Спасибо. Любопытное напоминание для тех, кто любит язык.

Вот ещё интересно:
один ряд - именительный падеж единственного числа слова "ряд"
два ряда - именительный падеж двойственного числа слова "ряд"
...
пять рядов - родительный падеж мнохественного числа слова "ряд"
шесть рядов - родительный падеж мнохественного числа слова "ряд"
...
В последствии форма двойственного числа слова "ряд" распространилось на:
три ряда
четыре ряда
Но для количества от пяти до двадцати остался родительный падеж мнохественного числа слова "ряд"
Для 21 ряд - снова именительный падеж единственного числа слова "ряд"
Для 22, 23, 24 ряда - снова именительный падеж двойственного числа слова "ряд"
Для 25 рядов - снова родительный падеж мнохественного числа слова "ряд"
и т.д.

У Шишкова А.С в его ПСС т.3 стр. 174 (1824 год издания) есть толкование слова "обруч" - обе ручи - обе руки - ТО ЕСТЬ -то, что можно обхватить двумя руками.
И есть слово серьги = усерязи, где усе - уши, рязи - наряды, ряжу - наряды для ушей = серги

Ежедневная аудитория портала Проза.ру - порядка 100 тысяч посетителей, которые в общей сумме просматривают более полумиллиона страниц по данным счетчика посещаемости, который расположен справа от этого текста. В каждой графе указано по две цифры: количество просмотров и количество посетителей.

О ДВОЙСТВЕННОМ ЧИСЛЕ

Все знают о том, что есть в языке единственное число, а есть множественное. Но всегда ли было такое разделение, и возможны ли другие варианты, например, в других языках? Нет, так было не всегда, и да, возможны.

Дво́йственное число́ (лат. dualis) — форма склонения и спряжения, употребляется для обозначения двух предметов, или парных по природе (части тела и т. д.) или по обычаю.

В настоящее время категория двойственного числа существует в семитских языках (например, в арабском), в трёх славянских (словенском и паре лужицких языков), в некоторых диалектах украинского языка и ряде других языков. На территории России к языкам, использующим двойственное число, относятся хантыйский, мансийский, ненецкий, а также саамские языки.

Категория двойственного числа существовала в древних языках индоевропейской семьи и многих других языках. В подавляющем большинстве современных индоевропейских языков двойственное число исчезло, оставив только более или менее многочисленные следы своего существования.

Двойственное число в индоевропейском праязыке

Исторические формы индоевропейского двойственного числа представляют только три формы: одна для именительного, винительного и звательного падежей, одна для родительного и местного (предложного) и одна для дательного, отложительного и творительного.

Однако в авестийском языке существует различие форм родительного и местного двойственного числа. Это, а также присутствие в отдельных индоевропейских языках двух типов окончания для дательного и творительного двойственного числа заставляют предположить, что в индоевропейском праязыке формы родительного и местного, а также дательного и творительного различались между собой и только в отдельных языках совпали. Причём разница между родительным и местным сохранилась в языке зенде, а различные формы дательного и творительного распределились по разным отдельным языкам (см. «Дательный падеж»). Предположения эти имеют только известную степень вероятности и доказаны быть не могут.

Индоевропейское числительное *H₁oḱtōu «восемь» является формой двойственного числа от не дошедшей до нас основы *H₁oḱtō, ср. в картвельских языках: груз. ოთხი , лазск. otxo «четыре».

Двойственное число в древнерусском языке

Двойственное число существовало и в древнерусском языке (как и в прочих славянских), но рано (XIII век) начало заменяться множественным. В XIV веке правильное употребление форм двойственного числа встречается ещё часто, но рядом уже имеются разные вторичные формы, указывающие на забвение первичного значения исконных форм двойственного числа.

Числительное «два», ж. р. «две» (др.-русск. дъва, дъвѣ) сохранило типичные окончания древнерусского двойственного числа: — а, и -ѣ. Эти окончания, а также -и употреблялись почти во всех случаях, кроме очень небольшой группы слов древнего склонения на краткий -u (см. ниже). В протославянском диалекте индоевропейского праязыка, двойственное число образовывалось в одних случаях — удлинением гласного основы, в других — присоединением окончания i; по фонетическим законам протославянского языка, долгое *-ō в склонении на -о перешло в *-а (*stolō > стола), дифтонг *-ai во склонении на -а, а равно дифтонг * -oi в словах среднего рода склонения на * — о — в ѣ (Геннадий Иванов > женѣ), долгое *-ū — в -ы (*sūnū > сыны), долгое *-ī — в -и (*noktī > ночи).

Двойственное число существительных

Окончание -а употреблялось для слов мужского рода древней основы на -о (ныне I склонение): два брата, стола (для мягкого типа, то есть после мягкой согласной — я: два князя),
Слова среднего рода того же склонения и слова основы на -а, то есть нынешнего II склонения по твёрдому типу оканчивались на ѣ, по мягкому на -и: дъвѣ лѣтѣ, мори, сестрѣ, дѣвици.
В остальных склонениях было окончание -и: огни, ночи, матери, дъчери, камени, сѣмени, букови.
Исключение составляли только несколько слов древней основы на краткий u, двойственное число которых звучало так: сыны, меды, пиры (при множественном: сынове, медове, пирове); впоследствии эта форма вытеснила древнее множественное.
При склонении имен существительных, в дательном и творительном падежах приставлялось окончание -ма, а в родительном и местном — окончание -у (после мягкого согласного -ю), воочию («въ очию»), двоюродный («двою родный»):

Основа на -о (ныне I склонение)
И-В-Зв рода, коня, лѣтѣ, мори
Р.-М. роду, коню, лѣту, морю
Д.-Т. родома, конема, лѣтома, морема

Основа на краткий -u
И-В.-Зв. меды
Р.-М. медову
Д.-Тв. медъма

Основа на -a (ныне II склонение)
И-В.-Зв. сестрѣ, воли, дѣвици
Р.-М. сестру, волю, дѣвицю
Д.-Тв. сестрама, воляма, дѣвицама

Основа на -i (ныне III склонение)
И-В.-Зв. ночи
Р.-М. ночию (-ью)
Д.-Тв. ночьма

Основа на согласный
И-В.-Зв. камени, колеси, сѣмени
Р.-М. камену, колесу, сѣмену
Д.-Тв.каменьма, колесьма, сѣменьма

Основа на долгий -u
И-В.-Зв. букъви
Р.-М. букъву
Д.-Тв.букъвама

Двойственное число местоимений

Личные местоимения звучали так:

1-е л.: вѣ
2-е л.: ва
3-е л.: м.р. — я, ж.р. и ср.р. — и. Впоследствии: ж.р. — она, м.р. и ср.р. — онѣ (аналогично соответствующему указательному местоимению).
Формы женского и среднего рода у всех местоимений в двойственном числе совпадали.

Местоимение 1 лица в винительном падеже имело форму, отличную именительного: на.

И-Зв. (личн.) вѣ, ва, я, и; (указат.) та, тѣ; она, онѣ; си, сии
В. (личн.) на -//-
Р.-М. (личн.) наю; ваю; ѣю, (указат.) тою, оною, сею
Д-Тв. (личн.) нама; вама; има, (указат.) тѣма, онѣма, сѣма,

Двойственное число глаголов

Настоящее время
1-е л. несевѣ, станевѣ, знаевѣ, хваливѣ
2-е и 3-е лл. несета, станета, знаета, хвалита

(В праславянском и старославянском 3-е лицо имело особое окончание, аналогичное 2-му л. мн.ч.: несете, станете, знаете, хвалите)

Аорист
1-е л. несоховѣ, стаховѣ, знаховѣ, хвалиховѣ, быховѣ
2-е и 3-е лл. несоста, стаста, знаста, хвалиста, быста

(3-е лицо аориста в праславянском и старославянском: несосте, стасте, знасте, хвалисте, бысте)

Имперфект
1-е л. несяховѣ, хваляховѣ, бяховѣ
2-е и 3-е лл. несяста, хваляста, бяста.

(В старославянском:

1-е л. несѣаховѣ, стааховѣ, знааховѣ, хвалѣаховѣ, бѣаховѣ
2-е л. несѣашета, стаашета, знаашета, хвалѣашета, бѣашета)
3-е лицо несѣашете, стаашете, знаашете, хвалѣашете, бѣашете)

Повелительное наклонение

1-е л. несѣвѣ, станѣвѣ, знаивѣ, хваливѣ
2-е и 3-е лл. несѣта, станѣта, знаита, хвалита

Пережитки двойственного числа в современном русском языке

В настоящее время в русском языке имеются только некоторые, немногочисленные остатки двойственного числа. Формы двойственного (вместо множественного) числа сохранили названия некоторых парных предметов: рога, глаза, берега, рукава, бока, плечи, колени, уши, очи, и т. п.

К нему же восходят формы квази-родительного падежа (на самом деле именительного-винительного-звательного двойственного) при именах числительных: два брата, по типу которых возникают сочетания, как две жены с родительным падежом, а также три, четыре брата, формы косвенных падежей числительного два: дву-х, дву-м, дву-мя, где дву- есть родительный-предложный двойственного числа, осложнённый окончаниями местоимений по типу те-х, те-м и т. д.: формы творительного у числительных двумя, тремя, четырьмя, где мя = древнему окончанию дательного и творительного двойственного числа -ма, смягчённому под влиянием окончания творительного множественного ми (изначально было двума, но треми). Числительное двенадцать (именительный, винительный, звательный женского рода), двести (вместо две сте, именительный, винительный, звательный среднего рода).

Некоторые наречия вроде воочию (местоимение двойственного числа), между (также) и т. д.

В некоторых пословицах сохраняются также подобные формы: сидит воробей на тыне, надеется на крыле (винительный двойственного числа) и т. д. В северных великорусских говорах окончание дательного и творительного двойственного числа -ма является в роли окончания множественного числа: с ногама, c рукама, с палкама. Подобные же формы встречаются в белорусском и украинском языках. Также, в современные индоевропейские языки пришли из форм двойственного числа числительные русск. «обе», «оба», «обеих, обоих», польск. «oba», англ. «both» и т. д.

Слово между является по происхождению местным падежом двойственного числа старославянского существительного межда (русск. межа).

Примеры употребления двойственного числа

Конь дикихъ своима рукама связалъ есмь
Тура мя 2 метала (…) а 2 лоси, одинъ ногами топталъ, а другый рогома болъ.
Поучение Владимира Мономаха

Два солнца помѣркоста, оба багряная стлъпа погасоста, и въ море погрузиста, и с ними молодая мѣсяца, Олегъ и Святославъ, тьмою ся поволокоста.
Ты, буи Рюриче, и Давыде! Не ваю ли вои злачеными шеломы по крови плаваша?
Слово о полку Игореве

Два брата беста по духу. (…) Имяста же любовь велику и нелицемѣрну между собою.
Многажда братия моливше ею <"братьев по духу">, еже смиритися има межи собою
Бывша два мужа некаа от великыхъ града того, друга себѣ.
Киево-Печерский патерик

И бѣста оба нага, Адамъ же и жена его, и не стыдястася
Книга Бытия, гл. 2, ст. 25.

Пришедшу же Ему в дом, приступиста к Нему слепца, и глагола има Иисус: веруета ли, яко могу сие сотворити? глаголаста Ему: ей. Господи. Тогда прикоснуся очию их глаголя: по вере ваю буди вама. И отверзостася очи има. И запрети има Иисус, глаголя: блюдита, да никтоже увесть. Она же изшедша прослависта Его по всей земли той.
Евангелие от Матфея, глава 9, ст. 28-32

Философское содержание категории двойственного числа

Вильгельм фон Гумбольдт считал ошибочным представление о двойственном числе как об ограничивающемся просто понятием числа «два». Согласно его представлению, двойственное число совмещает в себе природу множественного и единственного чисел: это одновременно и коллективно-единственное от числа «два», тогда как множественное число может сводить множество к единству лишь в определённых случаях. Таким образом, двойственное число выражает коллективно-единственную функцию, идею «единства во множестве».

По мнению Гумбольдта, высказанному им в одной из своих последних работ, незавершённой «Über den Dualis», двойственное число неправильно считать роскошью или устаревшим наростом на теле языка. С философской точки зрения, двойственное число хорошо вписывается в общую соразмерность речеобразования, умножая возможные взаимосвязи слов, увеличивая масштабы воздействия языка и способствуя философским основам остроты и краткости взаимопонимания. В этом оно имеет то преимущество, которым обладает любая грамматическая форма, отличающаяся от соответствующего описательного выражения краткостью и живостью воздействия

В языках, имеющих формы двойственного числа, мы находим две разновидности этого понятия. Одна разновидность представ­лена гренландским языком, в котором слово nuna „земля“ имеет форму двойственного числа nunak и форму множественного числа nunat; здесь «форма двойственного числа употребляется главным образом в тех случаях, когда говорящий хочет особенно подчерк­нуть, что речь идет о двух предметах; если же, с другой стороны, двойственность является самоочевидной, как, например, у частей тела, которые существуют парами, то почти всегда употребляется форма множественного числа. Таким образом, принято говорить issai „его глаза“, siutai „его уши“, talк „его руки“ и т.п., а не issik, siutik, tatdlik „его два глаза“, и т. п. Форма множественного числа часто употребляется даже с числительным mardluk „два“, которое само по себе является формой двойственного числа, на­пример inuit mardluk „два человека“» (Kleinschmidt, Grammatik der grцnlдndischen Sprache, 13).

Другая разновидность представлена индоевропейскими языками. Форма двойственного числа употребляется здесь для предметов, встречающихся парами. Двойственное число существовало во мно­гих древних языках этой семьи; с течением времени формы двой­ственного числа постепенно исчезали, и теперь они сохранились только в отдельных диалектах (литовском, лужицком, словенском, а также у личных местоимений в некоторых баварских диалек­тах). В процессе постепенного исчезновения форм двойственного числа из индоевропейских языков наблюдается много интересных явлений, которые мы не можем рассмотреть здесь детально. Су­ществование двойственного числа рассматривается обычно (Леви-Брюль, Мейе) как показатель первобытного мышления, а его ис­чезновение - как показатель прогресса цивилизации. По моему собственному мнению, любое упрощение, любая ликвидация преж­них излишних различий являются прогрессивными, хотя причин­ную связь между цивилизацией в целом и частными грамматиче­скими изменениями нельзя показать в деталях.

В греческом языке двойственное число было рано утрачено в колониях, где ступень цивилизации была относительно выше, но весьма устойчиво сохранялось в континентальной Греции, на­пример в Лакедемоне, Беотии и Аттике. У Гомера формы двой­ственного числа встречаются довольно часто, но они являются, по-видимому, искусственным архаизмом, который используется в по­этических целях (особенно для размера); однако для обозначения двух лиц часто употребляются и формы множественного числа в непосредственном соседстве с формами двойственного числа (ср. сочетания типа amphō kheiras - Од., 8. 135). В готском языке формы двойственного числа существуют только у местоимений 1-го и 2-го лица и у соответствующих форм глаголов; однако формы двойственного числа глаголов немногочисленны.

В других древних германских языках двойственное число сохраняется только у местоимений „мы“ и „вы“, но позже оно исчезает и у них. (Наоборот, формы двойственного числа viр, юiр вытеснили преж­ние формы множественного числа vйr, юйr в современном исланд­ском языке, а, возможно, также в датском - vi, I). Изолированные следы прежнего двойственного числа были найдены в формах не­скольких существительных, таких, как door „дверь“ (первоначально две створки) и breast „грудь“, но даже и здесь эти формы с дав­них времен понимались не как формы двойственного, а как формы единственного числа. Сейчас двойственное число можно усмотреть только у двух слов - two „два“ и both „оба“; однако следует отметить, что, когда both употребляется в качестве „союза“, то оно часто применяется не только к двум предметам, например both London, Paris, and Amsterdam „как Лондон, так и Париж и Амстердам“; хотя некоторые грамматисты и восстают против та­кого употребления, оно встречается у ряда хороших писателей.

Согласно Готио, формы двойственного числа скр. akī, гр. osse, лит. akм, собственно, не означают ни „два глаза“, ни даже „глаз и другой глаз“, а значат „глаз поскольку он представлен дву­мя“; таким образом, mitrā есть „Митра, представленный двумя“, т. е. Митра и Варуна, ибо Варуна - двойник Митры. То же находим в скр. бhanī „день и (ночь)“, pitбrāu „отец и (мать)“, mātбrāu „мать и­ (отец)“; затем также pitбrāu mātбrāu „отец и мать“ (оба в форме двойственного числа); несколько отлично гр. Aiante Teukron te „Аянта (двойственное число) и Тевкра“. В угро-финских языках имеются параллели к большинству из этих конструкций; так, в сочетаниях типа īmeхen igeхen „старик и старуха“, teteхen tuхgen „зима и лето“ оба слова имеют форму множественного числа.

В некоторых случаях сохранились следы утраченного двой­ственного числа, однако их подлинный характер уже не ощу­щается. Так, например, в древнеисландском языке местоимение юau „они двое“ представляет собой старую форму двойственного числа. В то же самое время оно является и формой множествен­ного числа среднего рода. В связи с этим возникает синтаксиче­ское правило, согласно которому форма множественного числа среднего рода употребляется и тогда, когда идет речь одновре­менно о лицах мужского и женского пола.

В русском языке старые формы двойственного числа у неко­торых слов совпадали с формами родительного падежа ед. ч.; в результате случаи вроде два мужика повели к употреблению родительного падежа единственного числа от других слов; любо­пытно, что это употребление, после того как понятие двойствен­ного числа исчезло, распространилось и на слова три и четыре: четыре года и т. п.